— Мне очень жаль, что тебе пришлось взять на себя магазин.
— Ты был не виноват.
Майкл полагает, что смысл его слов такой: «Тебя это не касается. Ты тут ни при чем».
Но Робби вдруг говорит:
— Вот если бы ты вернулся с войны и потом сорвался в Калифорнию, чтобы снимать мультики, тогда бы я обиделся. А так… Нельзя же обвинять человека в том, что он погиб.
— Еще как можно. Так часто бывает.
— Только не со мной. Единственное, что я не могу забыть… — Он замолкает. — Ладно, не обращай внимания. Это не важно.
— Продолжай, — говорит Майкл. — Облегчи душу. Робби вздыхает.
— Не знаю, задумывался ли ты когда-нибудь о хронологии событий, но мне пришлось столкнуться с войной слишком поздно. Был уже 1945 год, когда меня призвали. Так что на войне я пробыл всего пару месяцев. Времени маловато, чтобы успеть в очереди на смерть. Хотя что я говорю. Бывало, ребята годами воевали без единой царапины, а некоторые так погибали в первый же день. Просто кажется, что чем дольше ты на войне, тем меньше случайностей. Как бы то ни было, не моя вина в том, что я был молод и пропустил большую часть войны. Но потом я пришел домой… И у мамы была такая скорбь в глазах… Она, конечно, обняла меня, обрадовалась, поблагодарила Господа, но все равно в ее глазах было что-то такое…
Робби, кажется, становится трудно говорить, поэтому Майкл заканчивает его мысль.
— В смысле, почему ты, а не Уолтер?
— Выходит, ты не отрицаешь, что она любила тебя больше.
— Не могу отрицать, нет.
Какое-то время они сидят молча. Майкл думает о том, стоит ли ему извиниться, и если да, то как это сделать. Трудно просить прощения за то, что совершил кто-то другой.
Он бросает взгляд на Робби и видит, что тот сломлен. Но это, может, и неплохо. Необходимо сначала сломать что-то, чтобы потом выстроить заново. Мотоцикл, здание, человека.
— Знаешь, Робби, когда ты отправился на войну в сорок пятом, я был там с тобой.
Робби тяжело заглатывает воздух. Он хочет что-то сказать, открывает рот, но не издает ни звука. Майкл видит, что у него дрожат губы. И он готов заплакать.
— Я это знал, — говорит Робби. Но это звучит так робко, что ему приходится сделать глубокий вдох и попытаться повторить. Слезы прорвались наружу. — Я это знал. Это был мой секрет. Один из тех секретов, что навсегда остаются с тобой. Никто и никогда не должен их знать. Я думал об этом в последние несколько дней. Если Уолтер смог сделать это тогда, то может сделать это и сейчас.
— Поэтому ты проделал такой долгий путь?
— Отчасти да. Наверное, я бы в любом случае приехал, из-за Мэри Энн. Я люблю ее. — Робби вытирает лицо носовым платком. — Черт. Ненавижу плакать на людях. Ненавижу.
Майкл обнимает его за плечи.
— Ну, смотри на это иначе, Робби. Ты же на похоронах.
Робби оглядывается по сторонам, словно пытаясь убедить себя в том, что его поведение соответствует моменту. — Хорошо ты мне подсказал, спасибо. Извини, что я раньше был так неприветлив.
— Да ладно, все в порядке. Ты всегда был таким со мной.
Одно мгновение — и они оба прыскают со смеху. Вот теперь их поведение действительно вызывает недоумение присутствующих.
— Извини, — говорит Майкл. — Ты ведь понимаешь, о чем речь.
— Да. У нас в семье не принято было проявлять эмоции.
— Может, мы еще можем это исправить.
— Как? Кто из нашей семьи еще остался?
— Мы, — отвечает Майкл.
Робби кивает головой. Смотрит вокруг. Высмаркивается. Потом опять переводит взгляд на Майкла и три раза подряд кивает головой, теперь уже гораздо увереннее.
* * *
Когда уходят последние гости, Майкл помогает Мэри Энн прибраться. Они не говорят о своей утрате. Они просто вместе — люди, потерявшие близких.
Они просто моют посуду.
Уже готовясь ко сну, Мэри Энн говорит:
— Ужасно, что ты спишь на этом диване. Он такой неудобный. А кровать такая большая. Ты ведь правильно меня понял?
— Да, — говорит он. — Я думаю, теперь мы можем думать об этом.
Он спит рядом с ней в пижаме Эндрю, как будто так и заведено.
Во сне он видит себя у постели Эндрю в больнице.
Эндрю улыбается ему, чего никогда не было в реальной жизни. Во всяком случае, в этой жизни.
— Я хочу, чтобы ты позаботился о ней, — говорит он.
Майкл утвердительно кивает.
— Она сильная женщина, Эндрю. И ей не нужно, чтобы о ней кто-то заботился. Она сильнее, чем мы оба, вместе взятые.
Эндрю соглашается.
— Ты прав. В этом моя самая большая ошибка по отношению к ней.
— Она простит тебя.
Потом он проваливается в бессвязные сны, которые ничего не значат, кроме того, что они существуют. Просто сны.
Глава сорок девятая
Мэри Энн
Она звонит знакомому риэлтору в Оушн-сити, который помогает ей снять квартиру рядом с океаном. Как для временного проживания, меблировка вполне подходящая. Она вряд ли поселится здесь навсегда, но на какое-то время эта квартира станет ее домом.
Майкл остается, чтобы помочь ей упаковаться.
Подготовка к переезду занимает пять дней.
Скопившийся за долгие годы скарб можно поместить на склад или продать и раздать. Большая его часть — хлам. Вещи, с которыми Эндрю никак не мог расстаться. Будь ее воля, от них бы и следа в доме не осталось. Она легко расстается с вещами.
Майкл нагружает свой пикап вещами, которые он хочет забрать к себе домой. Инструменты из гаража, садовые принадлежности, несколько старых костюмов Эндрю, которые были малы ему. Фотографию Уолтера и Эндрю, сделанную в Атлантик-сити.
Фотографию Мэри Энн на выпускном балу.
Это фото она не видела много лет. Сегодня они просто наткнулись на него. Собственно, это лишь половинка фотографии. Только она, а Уолтер отрезан. Фотография пожелтевшая, с оторванным уголком.
— Такое впечатление, что она прошла войну, — говорит Мэри Энн, глядя на фотографию.
— Так и есть, — отвечает Майкл.
Он рассказывает ей, что это фото было в кармане Уолтера, когда он умирал. Она хочет знать, почему Уолтер отрезал свое изображение, но Майкл умалчивает об этом. Он просто говорит: «Ты же знаешь Уолтера. Знаешь, каким он был».
Потом они находят новые сокровища. Фотографию молодого безумца и старой дуры на недостроенном крыльце. Оба в грязи, машинном масле, в каких-то лохмотьях.
Он возражает, когда она отдает ему фотографию, но она заверяет, что у нее сохранился негатив.
