— Дойдет! Все открылось, и все стало на свое место.
— Ты быстро управилась с ним.
— Нет, Каджри, я задержалась, очень задержалась, — ответила Пьяри и задумчиво посмотрела на дверь. Каджри поняла ее взгляд.
21
Банке вышел из притона. Его карманы были набиты кредитками. Сегодня ему везло: он выиграл кучу денег. Он просто одурел от радости. Дружки удерживали его, надеясь отыграться, но тщетно: Банке сообразил, что другого такого случая не будет, и поспешил выйти из игры.
Сегодня он был как в лихорадке. Он сам не мог понять, как ему удалось выиграть столько денег. Он боялся поверить в свое счастье. «Сегодня, — думал он, — Всевышний милостив ко мне». Банке не помнил, как добрался до деревни. Он пришел в себя, когда до него вдруг донесся голос: «Ох, несчастное женское племя!..»
Он огляделся и увидел Дхупо. Она стояла на углу улицы вместе с женой Дина — та, видно, вышла ее проводить.
— Это верно, — согласилась жена Дина, — кто не бережет чести, тот не бережет и свой дом.
— Ну ладно, я пойду, уже поздно, — услышал Банке.
— Смотри, совсем стемнело.
— Да мне только перейти поле, и я дома.
Дхупо пустилась в обратный путь. Зажженные фонари возвещали о наступлении ночи. Дхупо, перейдя дорогу, пошла вдоль кустарника, пока не вышла к развалинам глиняной стены, которую когда-то соорудили жители деревни для защиты от врагов. Теперь же деревенские женщины сами стали ее врагами: от стены остались жалкие руины, женщины порастаскали глину для устройства своих очагов.
Было тихо и безлюдно. За деревней терпкий запах дыма растворялся в резких порывах холодного ночного воздуха. Люди мерзли после жаркого дня. Но Дхупо нравилась свежесть этой ночи. Порыв ветра неожиданно принес с собой воспоминание о покойном муже. Дхупо даже увидела его, но вот ветер умчался и унес с собой дорогой образ.
Дхупо пересекла проселок и вышла в поле. Она слышала чьи-то шаги за собой. Она еще подумала: «Наверно, запоздалый путник, спешит домой, как и я, совсем один». Ей стало страшно, но она старалась подбодрить себя. И, прибавив шагу, она пошла дальше.
По пятам за ней следовал Банке. Он дрожал от нетерпения. Банке смеялся над теми, кто завоевывал любовь терпеливым, долгим ухаживанием. Он не станет зря тратить время. Он добивался всего силой — всего, что имел. Он уже почти нагнал Дхупо, когда чьи-то тяжелые шаги заставили его сбавить ходу. Банке струсил. Это были не женские шаги. Дело принимало неприятный оборот. Ему страшно хотелось вернуться, но он подумал, что уже поздно.
Потом ему пришла в голову мысль, что, может, это вовсе не люди. Может, гуляет чья-то скотина. Он уже собрался прибавить шагу, когда впереди вместо фигуры Дхупо обозначились неясные очертания двух мужчин. Увидав его, они присели и растворились в темноте.
— Кто здесь? — негромко спросил Банке.
— А тебе что? — так же шепотом ответил чей-то голос.
— Смотри, осторожно, — послышался шепот другого человека.
— Что, мы одного испугались?
Банке вздрогнул; он узнал голоса.
— Это вы, тхакуры Чарансинх и Харнам?
Оба медленно вышли из укрытия. В их руках поблескивали серпы. Они обирали поле деревенского пастуха. Где власть, там и сила. Пастух уехал в Сорон предать прах своего отца водам Ганга[53]. Жена его была больна, поле находилось под охраной одного Всевышнего. Однако тхакуров это ничуть не смутило. Когда они чувствовали, что можно поживиться чужим добром, они становились отважными, как львы, недаром каждый тхакур добавляет к своему имени слово «синх», что значит лев. Верхом же своей львиной отваги они считали службу в полиции. Под ее защитой можно было безнаказанно притеснять слабых, пить вино и есть всласть.
— Да, это мы, — ответил один из них. — А тебя послал полицейский?
— Вам-то какое дело? — бросил Банке.
— Но ты же друг полицейского! — сказал Чарансинх.
— Ну, друг, — согласился Банке, — но с вами-то я не враждовал.
— Придет время — посмотрим.
— А тебя освобождали от уплаты налогов, когда ты водил с ним дружбу? — спросил Банке.
— Нет, — ответил Харнам.
— Ну так вот. И разорила вас Пьяри, а не я, поняли?
— А зачем пришел сюда?
— Подружку ее выслеживаю.
— Кто это?
— Дхупо, чамарка, — тихо произнес Банке. — Хочу повеселиться.
— Это ты врешь, — сказал Харнам, — из-за Дхупо тебя избили, и ты идешь за ней, чтобы отомстить. Зачем играешь с нами в прятки?
— Это правда, что мне из-за нее досталось. Да только времена Рустамхана и Пьяри прошли.
Оба тхакура задумались.
— Дни Рустамхана прошли, Пьяри тоже скоро получит отставку. Считайте, что ее песенка спета. Ну, пошли?
— Так ты собрался убить Дхупо? — спросил Чарансинх.
— Нет, это будет хуже, чем смерть, я причиню ей такие муки, о которых женщина не забывает и всю жизнь ходит с опущенной головой.
— Дхупо же вдова! — В Харнаме заговорили последние остатки совести.
— Ты дурак, — перешел в наступление Банке. — Ну, идете?
Все трое двинулись за Дхупо.
Они остановились, когда Банке сделал рукой предостерегающий жест.
— Вот она! — прошептал Банке.
— Одна! — с облегчением произнес Чарансинх. — И спросил: — Кто пойдет первым?
— Банке, иди ты, — сказал Харнам.
Банке пошел первым. Он дрожал от страха.
— Кто здесь? — крикнула Дхупо, услышав приближающиеся шаги.
— Это я, Банке, — отозвался он, выходя из посевов.
Банке молча приближался к ней. Так же молча он бросился на нее и схватил за плечи. Дхупо вырвалась из его рук и побежала.
Банке догнал и снова схватил ее. Она стала звать на помощь, но один из тхакуров выскочил из укрытия и зажал ей рот. Дхупо укусила его за руку, а затем с силой пнула его ногой. Он закачался. Тогда подбежал другой тхакур и ударом кулака свалил ее на землю. Дхупо упала, вскочила, попыталась бежать, но ей тут же засунули в рот тряпку. Дхупо сделала последнюю отчаянную попытку вырваться, но не смогла…
Стояла кромешная тьма, в небе не проглянула ни одна звезда, чтобы рассеять мрак. Ветер шумел в посевах и уносился далеко ввысь, к самому небу. Деревня осталась где-то далеко… Туда не доносились голоса с поля, кто бы ни кричал — добродетель или порок. Крик натолкнулся бы только на дым погасших очагов, ползущий в черноту ночи. Да и прорвись крик в деревню, его бы встретила лишь глухая, равнодушная тишина деревенских крыш… На мгновение небо как бы вздрогнуло, пробудилось ото сна и замигало глазами-звездами. На миг все озарилось красновато-желтым светом, но тут же плотная, неподвижная темнота вновь окутала землю. Живая природа уступила место мертвому равнодушию. С каменным спокойствием смотрели на происходящее высокие, тонкие стебли молодых посевов. Зачем выстроились они здесь, если лишены жизни и сострадания? Чернота неба не отступает, никому не под силу было справиться с нею. Сталь можно разрезать на куски, как воск, холодную сталь можно расплавить, но чернота неба, состоящая из бесчисленных слоев времени, не поддается никому и ничему…
