Демон черной зависти терзал его душу, тот самый, что сбил его с праведного пути…
А наверху продолжалась беседа.
— Он что-нибудь говорил обо мне? — спрашивала Пьяри.
— Ничего.
— Так ли? — настаивала Пьяри.
— Ну, говорил, какая ты хорошая, — сказала Каджри.
— И все? — покачала головой Пьяри.
— Пьяри! — раздался за дверью разгневанный голос.
— Иду, — ответила она. — Рустамхан зовет.
Пьяри вошла в комнату, и Рустамхан пытливо оглядел ее.
Он встал, набил хукку, потом добавил в табак щепоть гашиша.
— Почему не сменила тава[52]? — набросился он на Пьяри.
— Сменила.
— Зачем она пришла?
— Просто так.
— Отошли ее домой.
— Это еще почему?
— Женщина, хватит болтать!
— Мы будем болтать, пока нам не надоест.
— Я замечаю большие перемены.
— В тебе или во мне?
— Как ты разговаривала со мной в ее присутствии!
— Подумаешь! А ты как со мной говорил?
Рустамхан опешил, он не нашелся, что ответить.
— Зачем ты назвала ее «саут»? — обиженно спросил он.
— А как мне ее называть, если мы две жены одного мужа?
— Ты чья жена, моя или его?
— Жена его, твоя любовница!
— И не стыдно тебе?
Она пожала плечами.
— Тебе должно быть стыдно. Если б ты знал, что такое стыд, ты не заставил бы меня прийти сюда, ты не смог бы сказать: «Иди, не то я упрячу твоего мужа за решетку». Стыд! Если есть в тебе стыд, так введи меня в свою общину, женись на мне. А ты — мужчина, твои грехи — не грехи. Если бы ты знал, что такое стыд, ты бы давно женился, не путался с кем попало…
— А ты не развратничала?
— Я падшая, неграмотная женщина, низкая из низких, и каста моя — ниже некуда, и законы в моей общине — хуже не придумаешь, я вечно голодна, вечно раздета… А тебя что толкнуло на этот путь? Можешь ли ты равняться со мной? Твой дружок Банке раскрыл все твои делишки! Твой закон велит наложить запрет на притон, а ты жиреешь на взятках с него и еще кричишь о стыде? Бессовестный! Я совершила много дурного, так я и не говорю, что мое место среди порядочных. Весь мир знает, что я падшая женщина, но ты, ты же выставляешь себя порядочным человеком!
— Не играй с огнем, Пьяри! — крикнул Рустамхан.
— Да я тебя керосином оболью, погоди, я еще из тебя фитиль сделаю — вот это будет игра с огнем! Чего выпучил глаза? Запугать хотел? Попробуй! Думаешь, я с горя в петлю полезу? Запрешь на замок? Как бы не так! Я все равно убегу и такое про тебя людям расскажу, что при одном твоем имени плеваться будут!
Не дожидаясь ответа, Пьяри повернулась и, громко стуча пятками по лестнице, пошла наверх. Рустамхан злобно смотрел ей вслед и лихорадочно думал, что бы ей ответить, но так и не нашелся.
Когда Пьяри вернулась к себе, она была спокойна, будто ничего не произошло, хотя на сердце у нее кошки скребли. Почему до сих пор нет Сукхрама? В душе она боялась за него, хотя ничем себя не выдавала.
— Ну? — бросилась к ней Каджри.
— Нет еще.
— Как он долго!
— Придет, чего ты волнуешься?
— Боюсь.
— Ох, совсем забыла, — спохватилась вдруг Пьяри, — полицейский внизу один в темноте сидит.
— Давай я отнесу ему фонарь.
— Нет, нет, только не ты.
Пьяри зажгла второй фонарь и понесла его вниз. Каджри с благодарностью посмотрела вслед Пьяри. Рустамхан лежал на кровати.
— Вспомнила и про меня наконец? — протянул он язвительно.
— У меня люди. Ты же знаешь.
— А она что, еще не ушла?
— Нет.
— Да, сегодня у вас большой совет…
— Какой совет? — нахмурилась Пьяри и молча отвернулась. Рустамхан был в ярости. Он не мог оставаться спокойным.
— Когда она уйдет? — твердил он.
— Скоро.
— Сидит и сидит. Что ей в конце концов тут надо?
— Ее кормилец до сих пор не вернулся.
— Какой кормилец?
— Сукхрам.
— Так это он ее привел?
— Да.
— А этот подлец куда девался?
— А ну-ка повтори, что ты сказал? — взметнулась Пьяри.
На какое-то мгновение Рустамхан потерял дар речи.
— Ну а если повторю? — наконец произнес он.
— Собака! — вскричала Пьяри.
— Ты собака!
— Он тебя вылечил от дурной болезни, а ты его подлецом называешь?
— Вот как ты заговорила! От рук отбилась…
— А ты меня не пугай, я свободный человек.
— Да знаешь ли ты, с кем разговариваешь!
— А ты знаешь? — гневно сверкнув глазами, проговорила Пьяри. — Знаешь, кто я?
— Ты — натни! Продажная тварь! — цинично рассмеялся Рустамхан.
— Ну подожди! — угрожающе прошипела Пьяри.
— Не грози, это мой дом! — кричал Рустамхан.
— А ты кричи громче! — насмешливо бросила Пьяри.
Рустамхан побагровел от злости.
Каджри слышала его крик. Она даже испугалась. Но потом собралась с духом и крадучись спустилась вниз. Спрятавшись в углу, она стала прислушиваться.
— Да я вас всех в тюрьме сгною! — неистовствовал Рустамхан.
— Руки коротки, свинячий сын, зубы себе обломаешь! Сгноит в тюрьме! Посмотрим, как у тебя это получится! Сможешь ли ты еще сам-то дойти до участка? Угрожает! Думаешь, если я женщина, так тебе все можно? А это ты видел?
В руках у Пьяри сверкнул нож. Рустамхан побледнел.
— На куски искромсаю, — крикнула Пьяри. — Лучше оставайся, как был, покорной собакой! Я — натни.
Рустамхан никогда не видел Пьяри такой, она вся дрожала от ярости, лицо ее побледнело, глаза сверкали.
— Ну что ты злишься? — стушевался Рустамхан. — Я же пошутил.
Пьяри повернулась и ушла к себе. Каджри услышала на лестнице ее шаги и стремглав бросилась в комнату.
Пьяри вошла, бросилась к своим вещам, достала нож и протянула его Каджри.
— На, забирай, у меня есть свой.
Каджри смотрела на кинжал.
— До этого дошло?
