Обведя сад еще одним коротким взглядом, Тристин постучал в дверь и подождал. Постучал снова. Дубовая дверь открылась. Белокурая женщина в форме Службы улыбнулась Тристину.
— Салья? Это на тебя отец намекал в послании? А я так беспокоился.
— Дурачок! — Сестра обняла его, прежде чем он успел войти, его мешки рассыпались по камням, когда и он стиснул ее в объятиях. Затем она отстранилась и поглядела на его парадную зеленую форму Службы.
— Ты этого и впрямь добился. Офицер, пилот Десолл.
— Я всегда говорил, что так и будет, — заметил Элсин из прихожей.
Тристин насмешливо сверкнул глазами.
— Ну и встревожил же ты меня своим посланием.
— А ты всех нас встревожил своей пилотской подготовкой, — заявила сестра.
— Дайте человеку войти, — предложила Нинка. — Вы разбросали его имущество по всему парадному крыльцу.
Тристин подобрал наплечную и полетную сумки, а Салья подняла вещмешок и последовала за братом в нижнюю спальню, ту, что за кабинетом.
— Не могу поверить, что ты здесь, — сказал он сестре, ставя свои пожитки у дверей чулана.
— А я, что ты здесь. — Ее темно-синие глаза изучали его. — Мой брат. И уже не братец-малыш.
— Я все еще твой младший братишка.
— Спасибо.
Они внимательно глядели друг на друга.
— Думаю, у мамы припасены кое-какие лакомства. И ждут уже день-другой. — Салья вышла из комнаты и поднялась на полмарша по ступеням. Тристин задержал взгляд на обстановке. Узкая кровать, чуть пыльная деревянная модель древнего корвета, висящая над столом, где когда-то стояла его школьная консоль. Наконец он насытился созерцанием прошедшего детства и последовал за Сальей.
Когда они добрались до большой комнаты, мать поставила поднос с пирожными-малютками на стол, где уже красовались дымящиеся чайнички как с зеленым, так и с черным чаем на старых резных деревянных подставках.
— Приятно выглядит, — заметил Тристин.
— Было еще лучше. Твоя мать почти весь прошлый день провела, выпекая, начиняя, поправляя и нарезая.
— Я чуток помогла, — добавила Салья.
— И съела не меньше, чем сделала, — глаза Нинки блеснули.
— Я по себе знаю, как она по такому истосковалась, — вмешался Тристин, взяв чайник с зеленым чаем и наполнив тяжелую зеленую кружку. — Не могу себе представить, чтобы пища на станции Хелконьи шла в какое-то сравнение с той, что готовят у нас на кухне. — Он обернулся к сестре. — Зеленого или черного?
— Зеленого.
Наполнив кружку сестры, он посмотрел на отца.
— А тебе налить?
— Да, черного.
После этого Тристин налил чаю и для матери. Она никогда не любила черный чай и называла его пахучей водицей.
— Пожалуйста.
— Он все еще сперва наливает чай себе, но хотя бы научился наливать всем другим, прежде чем проглотит свой, — ухмыльнулась Салья.
— Я тоже тебя люблю.
Они сидели вчетвером на капитанских стульях вокруг стола светлого дерева. Элсин поглядел на сына.
— Как чувствуешь себя, став дипломированным пилотом?
Тристин дожевал шоколадный кекс с орехами и пригубил чаю, приподняв руку.
— Да пусть он сперва немного поест, дорогой. Он ведь не исчезнет завтра.
— С этой Службой никогда не знаешь. — Салья бросила взгляд на полуоткрытую скользящую дверь в средний сад, вобрав глазами быстро движущиеся за деревьями облака.
— Чувство как чувство, ничего особенного, разве что оглядываешься на прошлое и понимаешь, что делаешь нечто такое, чего раньше себе и представить не мог.
— Например?
— Ставишь две сотни тонн пластика, металла и композита у никелево-железного астероида и паришь там во тьме при нескольких градусах выше абсолютного нуля. — Тристин вновь отпил чаю и задержал чашку у носа, дабы пар обволок лицо. Вдыхая аромат, закрыл на миг глаза.
Салья подняла пирожное с лимонным кремом.
— Вот эти хороши.
— Не ешь слишком много, — предупредил Элсин, — у меня в запасе особенный обед.
— Мы поедим позже. Как всегда.
Элсин тихо поднялся и, подхватив оба чайника, с зеленым чаем и черным, понес их обратно на кухню. — Как я понимаю, нам нужен еще чай.
— Как твои проекты? — Тристин попивал черный чай.
— Продвигаются, — Салья помедлила и пригубила из кружки. — Воздушные споры превзошли все ожидания, они начинают достигать верхних слоев тропосферы, разве что в действительности ее нельзя так назвать. И мы добиваемся некоторого охлаждения с помощью водяных комет, хотя прямо сейчас все, что остается после их переправки, просто испаряется. И все-таки количество пара иногда превышает абсорбирующую способность поверхности. А высокотемпературные жучки, которых мы распространяем по скалам, начинают выдавать свободный кислород и снижать уровень угарного газа…
— Когда там можно будет жить?
— Эта программа долгосрочная. Буквально долгосрочная. Скажем, через восемьсот лет, если повезет.
Мать покачала головой.
— Не так худо, — заметила дочь. — Прежде всего, Хелконья высоко стерильная планета. То есть, все, что мы делаем, не создает непредвиденных экологических узлов. Вдобавок, есть этические соображения…
Тристин кивнул.
— Ты имеешь в виду старые споры о том, что если бы мы не формировали новую среду, в прежней со временем развилась бы своя разумная жизнь?
— Именно, — сестра потянулась за новым лимонным пирожком, затем вернула руку на колени и другой подняла свою кружку.
— Вот. — Почти совсем седой мужчина поставил оба чайника обратно на подставки. — Я немного отложил обед. Ты имеешь в виду, что мне не предложат развивать там интегрированные биосистемы?
— При твоей жизни до этого не дойдет, отец. Если только ты не бессмертный, который это от нас скрывал.
Элсин пробежал рукой по редким волосам.
— Эта растительность похожа на гриву бессмертного?
Его сын и дочь дружно прыснули.
— Куда ты отправляешься? — Мать поглядела на Тристина.
— Не знаю. — Он на миг взболтнул руками в воздухе. — Меня назначили на легкий крейсер. «Уиллис». И я должен явиться на орбитальную станцию Перльи по истечении отпуска. Не позднее тридцатого этого месяца.
— Тебе дали три недели, — заметил отец.
— Еще мне предстоит медосмотр в главном медцентре пятнадцатого, но это всего на полдня.
— А разве тебя не осматривали при выпуске? — нахмурилась Салья.
— Я вызвался добровольцем по программе наблюдения за молодыми офицерами, — Тристин улыбнулся. — Там платят кое-какой бонус.
