Она покачала головой.
— Не сомневаюсь, ты попользовался бы мной в подобной ситуации, — сказала она. — Я была бы подвергнута такому же унижению.
Я положил руки на ее тунику. При ходьбе, когда она следовала за паланкином, туника, очевидно, распахивалась, но, поскольку руки у нее были связаны сзади, она не могла поправить одежду. Я хотел быстро спустить тунику с ее плеч. Она поняла это и вздрогнула. Но я запахнул одежду плотнее, чтобы ее очаровательная маленькая грудь была лучше закрыта.
— Ты бы раздел и изнасиловал меня прямо на улице, если бы мог, не так ли? — спросила она.
Я хотел обнять ее, однако я не знал, как сделать это, ведь она была связана. В таком положении ее можно было бы обнять только как пленницу или рабыню. Это вряд ли было бы правильным в данном положении.
— Ты бы так сделал? — повторила она свой вопрос.
— Нет, конечно нет, — ответил я.
— О!
— Ты не горианская девушка, — объяснил я.
— Это правда, — согласилась она.
Я снова посмотрел на нее.
— Ты хорошо выглядишь, — заметил я.
Это было правдой. Я никогда не видел ее такой спокойной и красивой. А ведь она стояла передо мной закованная в цепи. Рабство, конечно, уменьшает напряженность в женщине.
— Ты и сам хорошо выглядишь, — сказала она.
— Я вижу, что ты предмет, выставленный напоказ, — сказал я.
— Да, — кивнула она.
— Если бы я владел тобой, — заметил я, — я бы тоже хвастался этим.
— Животное, — огрызнулась она.
— На тебе белая лента, — заметил я.
— И на тебе тоже.
— Я не раб белого шелка, — улыбнулся я в ответ на ее слова.
— Лента просто подходит к моей тунике. На самом деле я не рабыня белого шелка, — объяснила она.
— Хочешь поговорить по-английски? — спросил я. — Это было бы проще.
Она скованно оглянулась вокруг. Девушки не обращали на нас внимания.
— Нет, — ответила она по-гориански.
Мы оба разговаривали на языке наших хозяев.
Хозяева не хотят слушать, как их рабы говорят на языке, которого они не понимают. Рабы учатся говорить на языке своего хозяина, и учатся хорошо. Ее горианский был вполне приличен. Но мой, я думаю, был лучше.
Удивительно, но мы разговаривали на горианском, Даже не осознавая этого. Мне не кажется, что мы просто боялись вызвать раздражение у проходящих мимо горианцев, которые имеют обыкновение считать все другие языки, кроме их собственного, дикарскими. Мы делали это не потому, что рабы обязаны говорить на языке, понятном их хозяевам, а потому, что горианский, в сущности, стал нашим языком. Однако, я уверен, мы легко бы перешли на английский, если бы решили это сделать. После короткого периода привыкания мы снова легко заговорили бы на нем.
— На Земле я была рабыней белого шелка, — сказала она.
— Я не знал этого, — ответил я.
— Вряд ли это вещь, которую девушка станет публично обсуждать.
— Согласен, — проговорил я.
Такая информация, конечно, хорошо пройдет у покупателей на невольничьем рынке.
— Кто первый взял тебя? — спросил я.
— Я не знаю, — ответила она. — На меня надели капюшон и бросили нагую охранникам. Я была изнасилована, и затем меня передавали из рук в руки от одного бандита к другому. Они делали со мной все, что хотели.
— Понимаю, — сказал я.
Ей здорово досталось от горианских мужчин. Я от души позавидовал тем негодяям, что наслаждались ею.
— После этого я была готова для обучения как рабыня, — сказала она.
— Конечно, — проговорил я и не стал расспрашивать ее об этом дальше.
— Меня обучали в доме Андроникаса и затем продали в Вонд.
— Я тоже был в доме Андроникаса, — проговорил я. — Потом меня купила Тайма, женщина-работорговец, хозяйка дома Таймы. Я был продан на рынке Таймы. Это тоже в Вонде. — Я посмотрел на нее. — Тебя продавали с аукциона, нагую?
— Да, — ответила она, — а тебя?
— Меня также, — сказал я.
— Мы только рабы, — сказала она, вздрогнув.
Я понимал, что ее научили доставлять удовольствие мужчинам. Она была красива и, должно быть, делала это хорошо, что нравилось мне. Я завидовал ленивому дикарю в паланкине, который владел ею, потому что хотел владеть ею сам. Но тут я, конечно, напомнил себе, что она не горианка, а девушка с Земли.
— Эй, ты! — услышал я. — Что ты там делаешь?
Я быстро попятился от девушки и обернулся. Один из слуг с хлыстом в руках, находившийся рядом с паланкином, жестами приказывал мне отойти. Затем он повернулся и продолжил разговор со своим приятелем.
— Кто твой хозяин? — спросил я у девушки.
Она испуганно взглянула на меня и встала очень прямо, глядя на паланкин.
— Трусливая рабыня, — сердито сказал я.
Она боялась говорить.
— Кому ты принадлежишь? — задала вопрос белокурая девушка, та, что стояла последней в цепочке.
— Моя хозяйка — леди Флоренс из Бонда, — ответил я.
— Ты принадлежишь женщине? — удивилась она.
— Да, — сказал я.
— Я не верю.
— Это правда.
— Ты — шелковый раб? — снова спросила она.
— Да, — ответил я.
— Когда-то я была свободной, — заявила она, пожав плечами, передвигая наручники на запястьях.
— Теперь ты хорошо служишь мужчинам, — заметил я.
— Конечно.
— Кто владеет тобой? — поинтересовался я.
— Осторожно, — предупредила девушка. — Страбар идет сюда!
— Стой на месте! — услышал я и повернулся. Слуга с хлыстом в руках приближался ко мне.
Он остановился в нескольких шагах от меня и сказал:
— Не двигайся.
Я стоял спокойно. Слуга повернулся к девушкам.
— Кто из вас осмелился говорить с ним? — спросил он.
Девушки молчали.
— Это она, так ведь? — Он ухмыльнулся, трогая хлыстом маленькую, изящную, темноволосую девушку, с которой я беседовал. Она вздрогнула.
— Я ее поприветствовал, — вмешался я. — Если здесь есть вина, она — моя, не ее.
— Наглый раб, — улыбнулся он.
— Мы с планеты под названием Земля, — объяснил я ему. — Там мы были знакомы.
— Тебе не разрешается заговаривать с ней, — сказал он.
— Я не знал этого, — ответил я. — Простите, господин.
