Стокгольмская ратуша — это, пожалуй, вершина кирпичной архитектуры. На второе место поставить нечего, а уж потом идет городская библиотека. Наступление эры железобетона. В Стокгольме эпохи заботливо регистрируют.
Я пришел на полчаса раньше срока и стоял, уставившись на массивный фасад, на все позолоченные скульптуры. Я чуть поколебался, потом прошел в главный портал, разыскал в длинном холле прилавок администраторов и обратился к рыжеволосой даме:
— Какая у вас охранная компания?
— «Секуритас».
Хорошо, подумал я.
Я не торопясь прошелся по ухабистому двору, сквозь открытую галерею и уселся на скамейку в сквере. Раковины на газоне были в трещинах. Кусты вокруг террасы постригли по-новому. Вьющаяся зелень на стенах была почти не видна из-за строительных лесов. Одни только ивы, что макали ветки в Риддерфьерден, были такие же, какими я их помнил.
Вот о деревьях надо было бы знать больше. Они ведь живут дольше, чем люди. Деревья живут по-своему, без суеты, без мишуры, без претензий и умирают серьезно и достойно. Я сидел и думал обо всем том, что можно сделать из дерева, но запнулся на виски — можно ли гнать виски из сосны? Действительно, можно ли гнать виски из сосны?
Зверь замаскировался под туриста. Он облачил свое длинное туловище в плащ из обрезков армейского сукна, водрузил на нос черные солнечные очки, повесил на шею один из моих фотоаппаратов, а под мышку взял рисовальный альбом. Крупно шагая, он пересек двор и уселся возле фонтана с альбомом в руке.
Через калитку у Норр Мэларстранд ввалилась толпа туристов с двух подъехавших автобусов.
Они восторженно загалдели, когда перед ними предстала скандинавская Венеция, но порывы холодного ветра напомнили и о полярных медведях.
Возле художника у фонтана собралась любопытная толпа. Зверь сидел, полуоткрыв рот от напряжения — было трудно увидеть что-либо сквозь черные очки — и почти вслепую чиркал по бумаге карандашом. Туристы, сгрудившиеся вокруг него, тыкали в рисунок пальцами и переговаривались. Некоторые смеялись.
В области изобразительного искусства у Зверя явно не было будущего.
Как раз за ним стоял мужчина и сверлил меня взглядом. Я повернул голову, поглядел на какой-то проходивший мимо катер, осмотрел скамейки вокруг меня. Потом снова взглянул на Зверя.
Мужчина позади него по-прежнему не сводил с меня глаз. Он не был похож на шведа. Рыжеватый и бледный, ростом ниже большинства окружающих, но широкоплечий и плотный. Одет он был во что-то дешевое и не шведское: поблескивающие штаны из дралона и плохо сидевшая на нем фуфайка, которую он, может быть, приобрел в магазине «Вулворт», в Белфасте.
— Хэлло, Мик, — сказал я вполголоса.
Его густые рыжеватые волосы спускались локонами по щекам широкого лица. Маленькие уши, маленький плоский нос, тонкие бесцветные губы. Он бы выглядел заурядно, если бы не его глаза — светлые, бледно-голубые, как у алкоголика, и отсвечивающие розовым, как у альбиноса, большие и обрамленные длинными, мягкими и рыжими девичьими ресницами. Они уставились на меня, не мигая. Кто-то сел рядом со мной на скамью.
— Это, никак, с тобой мы тут должны встретиться?
Здоровенный, хорошо одетый сорокалетний мужик, заботливо украшенный загаром.
— Здорово, Ролле, — сказал я.
— Что у тебя за крючок, на котором ты ее держишь?
Баритон у него был глубокий и сочный. Такой вырабатывается уроками правильной речи, курсами офицеров запаса и распеванием дуэтов под утро после пирушки. Обычно у его обладателя еще и звучный смех, и крепкое рукопожатие, но этого мне узнать не довелось.
— А у тебя? — спросил я.
Мы немного посидели молча. Я чуть повернул голову, чтобы проверить, на месте ли Мик. Конечно, там. Не хватало только Гугге.
— Чего ты хочешь?
Он старался, чтобы голос звучал вежливо-утомленно.
— Когда и где будет следующее ограбление броневика? — спросил я.
Это его позабавило:
— Если б я это знал, так поехал бы туда с копилкой для пожертвований.
— Ну, тебе-то это узнать пара пустяков.
Тут уж ему веселиться расхотелось. Он аккуратно положил ногу на ногу.
— Удивляюсь, почему я согласился с тобой встретиться.
Я радостно улыбнулся ему:
— Могу сказать. Во-первых, тебе хорошо платят. Во-вторых, ты хочешь узнать, где дискета.
Он молча посмотрел на меня непроницаемым взглядом.
— А она у меня, — сообщил я. — Она и была-то в компьютере. Удивляюсь, как вы могли ее не обнаружить.
Либо он ничего не понимал. Либо хорошо держался. Ни один мускул на лице не дрогнул.
Я взглянул на Зверя. Рыжий еще стоял у него за спиной. О чем мы говорили, им не было слышно.
— Знаешь, почему я не передал ее в полицию? — спросил я. — Да просто потому, что это единственное, что у меня есть. Для меня это ценная валюта. Единственное, чем я могу заплатить кое за что.
Пока что он надо мной не смеется, подумал я. Пока что он еще не встает, чтобы уйти.
— Ты же знаешь, что в нее встроена какая-то программа подстраховки, — сказал я. — Разделы с деликатной информацией невозможно скопировать. А чтоб расшифровать их, потребуются недели. — Я помотал головой. — Расшифровать я ничего не могу. — И добавил: — Махнемся?
После этого говорить было нечего. Оставалось только ждать.
Он беспокойно задвигал ногами. Переменил позу на скамейке. Откашлялся, но не сплюнул.
Потом повернулся ко мне, но только вполоборота, и сказал:
— Ты знаешь, откуда у этого чертова журналиста оказалась дискета?
Я сидел как пораженный молнией. Медленно-медленно отдал себе приказ досчитать до десяти, прежде чем вздохну, мигну, сделаю какое-то движение. Когда был уверен, что голос не подведет, я облизал губы и ответил:
— Не имею представления.
Ай да Кармен! Ее друг, ее информатор, ее послушный раб Ролле не знал, как дискета попала к Юлле.
— О'кей, — услышал я. — Как мы это сделаем практически?
— Расскажешь о следующем ограблении, — сказал я, — получишь дискету.
Это для него было слишком уж просто. Он задумался.
— А как мы можем доверять друг другу?
— Я тебе совсем не доверяю, — сказал я. — Но я знаю, что получишь ты. Ты получишь сто процентов прибыли, если доверишься мне. Или получишь тюремный срок.
Он вдруг улыбнулся.
— Я не вполне уверен, что ты уяснил ситуацию, — сказал он. Снова этот звучный, поставленный голос. Как соло саксофона. — Но давай сделаем, как ты предлагаешь.
Он быстро поднялся.
