Мадам де Кулевэн, задремавшая, скорчившись на корме,проснулась и с испугом поглядела на фрегат, на его пламенеющие в лучах зарипаруса.
— Не бойтесь, мадам. Это не испанский корабль.
Она подняла на Блада ещё затуманенные дремотой, распухшие отслёз глаза. Полные губы скривила горькая усмешка.
— Чего мне теперь бояться? Что может быть страшнее тойучасти, которую вы мне уготовили?
— Я, мадам? Не мной решалась ваша участь. Её решили вашисобственные поступки.
— Какие мои поступки? — резко возразила она. — Разве этого ядобивалась? Чтобы вернуться назад к мужу?
Капитан Блад устало вздохнул:
— Неужели мы должны начинать всё сначала? Неужели я долженнапоминать вам, что вы сами отвергли предложенную вам возможность — сдаться намилость храбрых испанских матросов — и вместо этого возвращаетесь к вашемусупругу, пребывающему в приятном заблуждении, что вы были похищены насильно.
— Но ведь вы, убийца, вынудили меня к этому…
— Если бы не я, ваша участь, мадам, была бы ещё плачевней.Много плачевней того, что вы мне описали.
— Плачевней ничего не может быть! Ничего! Ведь этот низкийчеловек, который завёз меня сюда, в эти варварские места, завёз потому, чтобежал от долгов, от позора, потому, что ему уже не было места на родине, этот…Ах, зачем я вам всё это говорю! Вы же не хотите ничего понимать из упрямства,вам бы только осуждать!
— Мадам, я не хочу осуждать вас. Я хочу, чтобы вы осудилисебя сами за те бедствия, которые навлекли на Бассетерре. И если вы примете то,что вас ждёт, как искупление за содеянное, это поможет вам обрести душевныйпокой.
— Душевный покой! О чём вы говорите! — вырвалось у неё состоном.
Капитан Блад произнёс нравоучительно:
— Искупление очищает совесть. И тогда покой нисходит надушу.
— Я не желаю слушать ваши проповеди! Кто вы такой?Флибустьер, морской разбойник! Как смеете вы проповедовать то, о чём не имеетени малейшего понятия! Мне нечего искупать. Я никому не причинила зла. Я быладоведена до отчаяния жестоким, подлым деспотом, пьяницей, бесчестным игроком,шулером! Да, да, бесчестным! У меня не было другой возможности спастись. Моглали я знать, что дон Жуан такой человек, каким вы его изображаете? Известно лимне это даже теперь?
— Вот как? — произнёс Блад. — Разве вы не виделиразграбленных домов и пепелищ Бассетерре? Не видели всех этих ужасов, всехстрашных бесчинств, творимых там матросами по его повелению? И вы всё ещёсомневаетесь в том, что это за человек? Взирая на весь этот ужас, содеянныйради того, чтобы вы могли упасть в объятия своего возлюбленного, вы ещёосмеливаетесь говорить, что не причинили никому зла? Вот, мадам, что требуетискупления! А всё то, что было между вами и вашим мужем или доном Жуаном,ничтожно по сравнению с этим.
Но её ум не мог этого вместить; она отказывалась верить ипродолжала негодовать. Капитан Блад перестал её слушать. Он занялся парусом,обрасопил его бейдевинд, дав пинассе резкий крен, и повёл её прямо к гавани.
Часом позже они бросили якорь у мола. Там уже причалилбаркас, и английские матросы с фрегата, стоявшего на рейде, сходили на берег.
Мужчины и женщины, чёрные и белые, толпившиеся на пристани,перепуганные, ещё не оправившиеся от страшных потрясений вчерашнего дня, неверя своим глазам, смотрели на мадам де Кулевэн, которую на руках вынес излодки на берег статный мужчина с суровым лицом, в мятом сером камлотовомкостюме, шитом серебром, и чёрном парике, заметно нуждавшемся в завивке.
Кучка людей в изумлении двинулась им навстречу — медленносначала, затем всё быстрее и быстрее. И вот они уже окружили тайную виновницувсех их бед, приветствуя её, радуясь чудесному её избавлению.
Капитан Блад, молчаливый и угрюмый, стоя в стороне, окинулвзглядом разбросанные на большом пространстве дома посёлка, ещё не залечившегосвои раны — разбитые окна, двери, висящие на одной петле, тлеющие головнипепелищ на месте, где ещё вчера стояли дома, предметы домашнего обихода,валяющиеся под открытым небом… С невысокой, обсаженной акациями колокольни наплощади долетел заунывный похоронный звон. Внутри церковной ограды царилозловещее оживление: негры-могильщики деятельно трудились там, действуя мотыгамии лопатами.
Холодные синие глаза капитана Блада быстро охватили взглядоми это, и многое другое. Затем он довольно решительно вывел свою спутницу изтолпы сочувствующих, засыпавших её удивлёнными вопросами и никак неподозревавших, в какой мере она является виновницей их бедствий. Они поднялисьпо отлогому склону — мадам де Кулевэн указывала Бладу путь. Им повстречаласькучка английских матросов, наполнявших бочонки пресной водой у запруды наручье. Они прошли мимо церкви и кладбища, где кипела работа, мимо отрядагородской милиции, занятого тренировкой; на солдатах были синие мундиры скрасным кантом. Полковник де Кулевэн привёз это пополнение из Ле Карм, когдаБассетерре был уже разграблен.
По пути им не раз приходилось останавливаться, так какпрохожие снова и снова бросались с удивлёнными восклицаниями к мадам деКулевэн, вдруг неизвестно откуда появившейся на улице в сопровождении высокогосурового незнакомца. Но вот наконец по широкой пальмовой аллее они прошли черезпышно цветущий сад и приблизились к длинному приземистому бревенчатому зданиюна каменном фундаменте.
Здесь не было заметно ни малейших повреждений. Испанцы,ворвавшиеся вчера в этот дом (если только они действительно в него врывались),оставили здесь всё в полной сохранности, ограничившись похищением женыгубернатора.
Дверь отворил старый негр. При виде своей хозяйки в измятомшёлковом платье, с растрёпанными волосами он завопил истошным голосом. Он исмеялся, и плакал. Он возносил мольбы к господу богу. Он прыгал вокруг неё,точно преданный пёс, и схватив её руку, покрыл её поцелуями.
— Вас здесь, по-видимому, любят, мадам… — сказал капитанБлад, когда они наконец остались вдвоём в столовой.
— А вас это, конечно, удивляет, — промолвила она, и ужезнакомая ему язвительная усмешка скривила её полные губы.
Дверь резко распахнулась, и высокий грузный мужчина скрупными, резкими чертами болезненно-жёлтого лица, испещрённого глубокимиморщинами, застыл в изумлении на пороге. Его синий с красными выпушками военныймундир топорщился от золотых галунов. Тёмные, налитые кровью глаза удивлённорасширились при виде жены. Смуглое от загара лицо его побледнело.
— Антуанетта! — запинаясь, промолвил он. Нетвёрдой походкойон приблизился к жене и взял её за плечи. — Это и в самом деле ты… Мне, мнесообщили… Да где же ты была целые сутки?
