class="p1">– Ты неплохо разбираешься, – заметил Лоус.
Подавленная и в отчаянии, Марша опустилась на обочину.
– Я дальше идти не могу, – сообщила она им.
Трое мужчин застыли в неловкости, не зная, что делать дальше.
– Пойдем, – неласково сказал ей Хэмилтон. – Ты замерзнешь.
Марша не ответила. Она сгорбилась, дрожа от холода; сцепила руки, опустив лицо, маленькая и хрупкая.
– Лучше, наверное, зайти куда-нибудь, – предложил Лоус. – Может быть, в один из этих ресторанчиков.
– Нет смысла идти дальше, – сказала Марша мужу. – Ты как считаешь?
– Да, думаю, что нет, – просто ответил тот.
– Тебе все равно, вернемся ли мы.
– Именно так.
– Я могу что-то сказать в свою защиту?
Хэмилтон, встав рядом с ней, указал на мир вокруг.
– Я и так все вижу; о чем тут говорить?
– Я прошу прощения, – неловко сказал Макфайф.
– Ты не виноват, – ответил Хэмилтон.
– Но я чувствую ответственность.
– Забудь. – Наклонившись, Хэмилтон положил руку на дрожащее плечо жены. – Пойдем, милая. Ты не можешь тут оставаться.
– Даже если больше некуда пойти?
– Да. Даже если больше некуда пойти. Даже если мы дошли до конца этого мира.
– А мы как раз дошли, – жестоко уточнил Лоус.
Хэмилтон не нашелся, что ответить. Он присел и силой поднял свою жену на ноги. Она вяло позволила ему поднять себя. В темноте и холоде она представляла собой жалкий комок материи, послушно следующий за ним.
– Кажется, что это было так давно, – вспомнил Хэмилтон, не выпуская ее руки. – Тот день, когда я встретил тебя на веранде и рассказал, что полковник Эдвардс хочет от меня.
Марша кивнула.
– Тот день, когда мы посетили Беватрон.
– Ты только подумай, – хрипло сказал Макфайф. – Если бы вы туда не пошли, ты бы и до сих пор ничего не знал.
Рестораны были слишком роскошными, слишком показными. Официанты кланялись и стелились, подобострастные крысята, шнырявшие среди богатых столов. Хэмилтон и его спутники блуждали без цели, никуда конкретно не направляясь. На тротуарах было почти безлюдно, лишь изредка попадалась чья-нибудь ободранная и сгорбленная фигура, бредущая мимо.
– Яхта, – без энтузиазма сообщил Лоус.
– Что?
– Яхта. – Лоус кивнул на яркую витрину длиной в квартал. – Куча яхт. Не хочешь прикупить одну?
В других витринах были выставлены дорогие меха и украшения. Парфюмерия, импортные продукты… и опять безвкусно пышные рестораны с кланяющейся прислугой и роскошными люстрами. Тут и там группки оборванцев, мужчин и женщин, стояли, пялясь в витрины и не имея денег на покупки. Один раз навстречу им по улице проехала запряженная лошадью повозка; какая-то семья ехала в ней – с потухшими взглядами, вцепившись в свои пожитки.
– Беженцы, – сообразил Лоус. – Из пораженного засухой Канзаса. Из Пыльного Котла, помнишь?
Перед ними тянулся огромный квартал красных фонарей.
– Хм, – сказал Хэмилтон трезво, – что скажете?
– А что нам терять? – согласился Лоус. – Мы уже дошли до края, ничего не осталось.
– Да можем и поразвлечься, действительно, – пробурчал Макфайф. – Пока еще можем. Пока эта богомерзкая руина совсем не развалится.
Не проронив больше ни слова, вся четверка двинулась к массе кричащих неоновых огней, пивной рекламы, гудящих рожков и драных, бьющихся на ветру навесов. К старой, знакомой «Тихой Гавани».
Безумно утомленная, но благодарная Марша опустилась за один из столиков в углу.
– Как хорошо, – выдохнула она. – Тепло и уютно.
Хэмилтон стоял, впитывая смутное дружелюбие зала, грязноватый уют переполненных пепельниц и опустошенных пивных бутылок, жестяное бренчание музыкального автомата. «Тихая Гавань» не изменилась. У бара торчала привычная группа работяг, их фигуры с ничего не выражающими лицами все так же горбились над пивными кружками. Деревянный пол был усеян окурками. Бармен, вяло протирающий прилавок грязной тряпкой, кивнул Макфайфу. Все трое уселись вокруг Марши.
– Как хорошо присесть, – устало вздохнул Макфайф.
– Все будут пиво? – спросил Лоус. Никто не возразил, и он удалился в бар.
– Да, мы далеко зашли, – сказала Марша, сбрасывая пальто. – Мне кажется, я тут никогда и не была.
– Да, скорее всего, – согласился Хэмилтон.
– Это сюда ты ходишь?
– Да, мы все сюда ходили выпить пива. Когда я еще работал на полковника Эдвардса.
– А-а, – сказала Марша. – Да, теперь я вспоминаю. Ты упоминал это заведение.
Лоус вернулся с четырьмя бутылками Golden Glow и аккуратно присел.
– Угощайтесь, – сказал он спутникам.
– Вы ничего не замечаете? – сказал Хэмилтон, отхлебнув пива. – Гляньте на детишек.
То здесь, то там в сумерках бара виднелись подростки. Хэмилтон удивленно наблюдал, как к бару подошла совсем юная девочка, по виду не старше четырнадцати. Это было что-то новенькое, он такого не помнил. Такого не было в настоящем мире… который казался таким далеким. И эта коммунистическая фантазия тоже расплывалась вокруг него, неясная и почти неощутимая. Бар с его рядами бутылок и бокалов виделся как нечеткое пятно. Пьющие подростки, столы, пустые бутылки – все это сливалось в мутную тьму, в которой терялся даже дальний конец зала. Не видны были даже знакомые неоновые буквы М и Ж.
Прищурившись, он всмотрелся из-под ладони. Очень, очень далеко, где-то за столиками и клиентами, ему удалось заметить невнятный отблеск красного света. Это и были те буквы?
– Что там написано? – спросил он Лоуса, показывая пальцем.
Лоус прочел, двигая губами:
– Там написано «Аварийный выход». – Через мгновение он добавил: – Это висит на стене Беватрона. На случай пожара.
– А по мне, больше похоже на М и Ж, – сказал Макфайф. – По крайней мере, всегда так было.
– Привычка, – сказал ему Хэмилтон.
– Почему эти детишки пьют? – спросил Лоус. – Да еще наркотики. Глянь только на них: точно траву курят, зуб даю.
– Кока-кола, наркотики, спиртное, секс, – перечислил Хэмилтон. – Моральное разложение капитализма. И работают они наверняка в урановых шахтах. – Ему не удалось замаскировать горькую иронию в своих словах. – А вырастут – станут бандитами и будут носить обрезы.
– Чикагскими гангстерами, – уточнил Лоус.
– А потом в армию, чтобы убивать крестьян и сжигать их хижины. Вот такая у нас система, такая у нас страна. Питомник убийц и эксплуататоров. – Обернувшись к жене, он переспросил: – Я все верно говорю, милая? Дети на наркоте, капиталисты с кровью на руках, голодающие бездомные, что роются по помойкам…
– Вон твоя подружка идет, – тихо сказала Марша.
– Моя? – Хэмилтон удивленно обернулся в кресле.
Сквозь тени к ним торопилась стройная и гибкая блондинка с чувственно приоткрытыми губами и вьющимися по плечам локонами. Сперва он не узнал ее. На ней была блузка на шнуровке, с глубоким вырезом и существенно помятая; на лице горел многослойный макияж. Разрез на облегающей юбке доходил почти до бедер. Чулков на ней не было, и босые ноги были обуты в поношенные туфли на невысоком каблуке.
