венчания с военным, его проведет священник. Доменика уже перебралась в гостевой домик при монастыре, а Мак-Викарс должен был переехать туда после свадьбы.
Джону не понравилось выражение лица его невесты, пробиравшейся к нему сквозь толпу прихожан.
– Он не станет этого делать. Священник отказался нас венчать.
– В каком смысле? Это его обязанность. Заработает четыре шиллинга. Ну хорошо, я дам пять.
– Он серьезно настроен.
– Твои монахини могут помочь его переубедить?
– Сестра Матильда сказала, что нам стоит поехать в Манчестер.
– Это три часа на поезде.
– Она уже договорилась с тамошним священником. Если отправимся прямо сейчас, доберемся туда до темноты. Дон Фракасси ждет нас.
* * *
Дон Гаэтано Фракасси закрыл лежащую на столе конторскую книгу. Священник с тяжелым сердцем оглядел ризницу церкви Святого Альбана в Энкоутсе[126]. Несмотря на свои старания, он уже задолжал по всем счетам. Котел был сломан, крыша протекала, а каменная стена, окружавшая кладбище, разрушалась от старости и непогоды.
Церковь как никогда нуждалась в средствах. Епископ предоставил местным священникам самим собирать деньги в виде десятины и других пожертвований. Отчаявшись, прошлой осенью Фракасси решил сдавать церковный зал в аренду для проведения общественных собраний. Лучшим клиентом стала местная фашистская организация, членами которой были в основном англичане, сторонники Освальда Мосли[127], но встречались и прихожане – английские граждане итальянского происхождения, которые заполняли церковный зал до отказа. Фракасси держался в стороне от политики, но не препятствовал людям, с нею связанным, посещать его зал, если они были готовы платить.
Священник встал из-за стола, ненароком опрокинув жестяную банку, которую подставил под капавшую с потолка воду. Он взял стоящую за дверью половую щетку, обмотал тряпкой и протер каменный пол. Обошел мокрое пятно и сел у очага, дожидаясь, пока пол высохнет. Фракасси полез в карман сутаны, достал и очистил припасенный с обеда апельсин. Сначала он с наслаждением пожевал кожуру, хоть она и слегка горчила. Потом медленно, одну за другой, съел сладкие, брызжущие соком дольки. Вкус напоминал ему о родной Италии, где под палящим солнцем апельсины и лимоны росли в изобилии. Первое, что он узнал, приехав в Англию, это то, что цитрусы здесь были редкостью и дорого стоили. Доев, он бросил косточки в огонь и потер руки. Воздух наполнился ароматом апельсиновой цедры, словно по комнате прошла надушенная дорогими духами красавица. Он откинулся на спинку стула и примостил больные ноги на каминной решетке.
Итальянское детство Фракасси прошло в бедности, что во многом определило его решение стать священником. Усмирив собственные амбиции, он твердо вознамерился приносить пользу другим. Вместе с местом в манчестерской церкви он получил многочисленный приход, состоящий из итальянских иммигрантов. Праздничные проповеди он часто произносил на родном языке, услаждая уши бритальянцев. В свои шестьдесят четыре года живущий в Англии Фракасси сохранял для своей паствы кусочек Италии, потому как сам тосковал по дому.
Стук в дверь застал его врасплох, хотя он ожидал посетителей. Он вытер руки о сутану и зашаркал к двери. Открыл ее и заулыбался, когда молодая женщина заговорила по-итальянски, возбужденно объясняя цель своего прихода. Следом за ней в церковь вошел ее жених, привлекательный крепкий шотландец в морской форме.
Дон Фракасси провел церемонию венчания. При свете камина он благословил золотые кольца. Невеста опустилась на колени перед статуей Божьей Матери, а ее жених стоял рядом, склонив голову и положив руку ей на плечо.
Новоиспеченный муж щедро отблагодарил священника за проведенное таинство, вручив ему целую крону. Священник милостиво принял подношение и пожелал им всего хорошего. Он открыл дверь и какое-то время наблюдал, как молодожены убегают под дождем.
* * *
Доменика и Джон промокли, пока добирались до отеля в пригороде Манчестера. В номере Джон развел огонь, а Доменика развесила их плащи сушиться на каминной полке. Она достала корзинку с едой: приготовленными ею тарталетками с сыром и оливками, буханкой свежего хлеба, банкой перцев с травами и двумя жестяными баночками сардин. Были там и бутылка вина, и вишни в сиропе из монастырских запасов. Две отглаженные полотняные салфетки заняли свое место на столе рядом с небольшими бокалами для вина.
Джон поворошил в камине кочергой. Вскоре дрова разгорелись, оранжевые язычки пламени потянулись к дымоходу. Доменика, наблюдая, как ее муж управляется с огнем, начала согреваться после целого дня в холоде и сырости.
– Что это? – спросил он, глядя на накрытый стол.
– Наш свадебный пир.
Джон поднял жену на руки.
– Я не голоден. Точно не сейчас.
Он наконец-то поцеловал Доменику – он хотел поцеловать ее сразу, как только дон Фракасси благословил их, но посчитал это неуместным в присутствии пожилого священника. По дороге на станцию ему тоже не удалось это сделать – им пришлось бежать под дождем, чтобы успеть на поезд. И уж точно ему не могло прийти в голову целовать жену в вагоне. В ее скромности он был уверен, как и в том, что не стоит выставлять напоказ свои чувства. Но сейчас они были одни, и все вдруг стало легко. Все их опасения будто смыло дождем. Остались только Доменика и Джон, треск огня в камине и мягкая постель.
Джон отнес Доменику в кровать и бережно положил на покрывало, словно она была сделана из тонкого хрусталя и, сжимай он ее крепче, разлетелась бы на осколки. Она дотронулась до его лица и притянула его губы к своим. Это мгновение наполнило ее сердце, а затем и комнату, чтобы потом наполнить собой всю ее жизнь. Сейчас для нее существовали только Джон Лоури Мак-Викарс и тепло разведенного им огня.
Его губы, нежно касаясь ее шеи, с каждым поцелуем избавляли от одиночества, которое она испытывала с тех пор, как покинула Италию. До этого момента ничто не могло заполнить образовавшуюся в ней пустоту. Но теперь она была не одна. Рядом был мужчина, которому она доверяла, в которого верила и которым восхищалась. Его любовь возместила ей все, что она потеряла. Когда-нибудь она снова увидит свою семью, и он станет ее частью.
Джон любил Доменику такой огромной любовью, что она с трудом умещалась в его сердце. До сегодняшнего дня он жил, ни к чему и ни к кому не привязываясь. Дом на Таллох-стрит он никогда не считал родным. Теперь же он хотел построить дом, достойный Доменики. Он был готов начать с ней новую жизнь, а прошлую будто смыло, как то письмо, которое Доменика бросила в реку Клайд. Вся боль растворилась, как чернила на промокшей бумаге. Оказалось, любовь способна приютить изгнанного и поднять сломленный дух, но он и не подозревал, что сделать и то и другое может любовь одной женщины.
* * *
В гостевом домике Доменика нашла письмо, оставленное сестрой Матильдой. Дрожащими руками она вскрыла
