столько времени мучился. Если бы я только знала… – Мама всхлипывает. – Выходит, в том числе из-за этого ты тогда решился на…
– Нет, – твердо возражаю я. – Меня тогда просто накрыло.
– А сейчас тебе лучше?
Я кошусь на полиграф, пытаясь понять, как далеко могу зайти.
– Нет, – мягко отвечаю я, глядя на ровную линию. – Пока еще нет.
– Но… доктор Коделл тебе помогает?
Я делаю глубокий вдох, ощущая на себе взгляд Коделл, хотя с огромным трудом стараюсь на нее не смотреть. Вот он, вопрос, благодаря которому я смогу доказать ей свою лояльность. Все, что нужно, – убедить ее. Надо просто поверить. Чувствуя, как все плывет перед глазами, я лихорадочно размышляю, что же выбрать: жестокую правду или опасную ложь. Я сглатываю ком в горле и успокаиваюсь, чтобы пройти испытание полиграфом с ясным умом.
– Да.
Я опускаю глаза, пытаясь подсмотреть, как отразились мои слова на полоске бумаги, и вижу там тонкую ровную линию. Значит, мое высказывание расценено как правдивое.
– Что ж, хорошо, – радуется мама. – Артур, мы хотим, чтобы ты был счастлив. Мы ждем тебя домой.
– Ага, – отвечаю я, глядя, как игла самописца начинает медленно раскачиваться вверх-вниз. – Мы над этим работаем. До скорой встречи, мам.
– До встречи, дорогой. Целую!
– И я!
Я кладу трубку, звонок закончен.
– Как ощущения? – с улыбкой тихо спрашивает Коделл.
– Знаете… – раздумываю я, снимая с себя датчики. – Мне легче.
Несколько часов спустя за мной закрывается дверь спальни. Я медленно подхожу к окну-полумесяцу и разглядываю свое бледное отражение. Я на шаг ближе к тому, чтобы заслужить доверие Коделл. На шаг ближе к дому. На краткий миг меня даже охватывает гордость, что я сумел перехитрить полиграф. Глядя на свое отражение, я вспоминаю четкую ровную линию самописца, и тут меня осеняет.
– Ох, не знаю, – бормочу я. – Не знаю, черт возьми.
Я неожиданно фыркаю от смеха. Потом опять, сильнее. Мой рот широко открывается, голова запрокидывается назад, и я сотрясаюсь от хохота. Я едва перевожу дыхание, у меня просто истерика. Я не могу остановиться, моя реакция настолько неожиданна и нелепа, что становится смешной сама по себе.
Редкостный же я идиот! Вообразил, будто обманул машину, контролируя каждую произвольную и непроизвольную реакцию тела, и перехитрил датчики! А ведь гораздо более вероятно, что я просто говорил правду, произнося те слова! Я поменял отношение к методике Коделл, и все мои попытки убедить себя в обратном – как раз и есть ложь. Что легче сломить: твердый бетон, из которого построен огромный дом, или серое вещество в голове?
Не знаю, что меня так развеселило, но я корчусь от смеха, глядя на мягкий серый потолок моей комнаты. До меня доходит, что я искренне не знаю, лгал я или нет.
Конец ноября
Глава 34
– Это было ужасно!
– Джулия…
– Я чуть не умерла со страху!
– Дорогая, честное сло…
– Боже, меня сейчас вывернет! Нет-нет! Простите, сэр, все в порядке, я просто шучу!
Ты взмахиваешь рукой в попытке успокоить водителя кеба, который, услышав, что тебя сейчас стошнит в салоне его машины, начал потихоньку забирать к обочине. В зеркале заднего вида отражается мелькнувшее на лице водителя молчаливое осуждение, и черный куб снова перестраивается на середину дороги. Ты закрываешь лицо руками, а из твоей груди вырывается сдавленный стон – жгучая смесь неловкости и стыда.
Успокоить Джулию Мейсон непросто – это сложный многоэтапный процесс. Если что-то пошло не так, и, судя по твоим ощущениям, виновата ты сама, первый час лучше ничего не говорить. Любые попытки утешить тебя будут зарублены на корню, а предложения помочь – встречены в штыки. После эмоциональной вспышки тебя накрывает волна самоуничижения.
Раньше, чтобы успокоиться, тебе хватало лишь моей руки на плече – способ отличный, хотя срабатывал и не каждый раз. Только недавно, спустя семь лет со дня нашей первой встречи, я с огромной гордостью могу заявить, что методом тщательного отбора наконец-то достиг полного понимания этого запутанного процесса. Опыт, доставшийся дорогой ценой, дал мне знание, когда лучше заговорить.
– Джулия, поверь, все прошло замечательно!
– Какое там «замечательно»?! – восклицаешь ты, переполненная эмоциями, и я невольно вжимаюсь в спинку сиденья.
Нет, до эксперта мне еще далеко.
– Люди не запоминают такие мелочи, – настаиваю я, стараясь говорить как можно убедительнее. – На сцену вышел следующий участник, и зрители наверняка переключились.
– Артур! Люди помнят такие вещи! Сара говорила, что будет открытый микрофон для своих! Для своих! А сама притащила всех своих друзей! Что именно в моей просьбе не поднимать шумиху она не поняла?
– Да уж, – нехотя уступаю я. – Но вряд ли Сара бывала там раньше.
– Ха, прекрасно! Твою же мать! – Тебя с новой силой мучает боль от воспоминаний о сегодняшнем вечере: будто саднящая новая татуировка, о которой уже жалеешь.
Я осторожно перекладываю лежащее между нами укулеле и незаметно пододвигаюсь к тебе. Без резких движений, медленно я обнимаю тебя за плечи, и мы сидим так в молчании минуту или две.
Шум едущего кеба кажется оглушительно громким – ведь больше мне слушать нечего. Я бесцельно смотрю вперед, на дорогу, словно усилием мысли могу пронзить пространство и время и перенести нас домой.
– Я же на сцене, считай, и не была, верно? – с надеждой спрашиваешь ты, возвращаясь к разговору.
– Не припоминаю ничего подобного.
– И вовсе не запнулась посреди вступления и не сбежала на глазах у сотни зрителей?
– Да там было-то всего человек восемьдесят. И нет, ничего подобного не происходило.
Ты резко фыркаешь носом, и с этой презрительной усмешкой драма, разыгравшаяся сегодня вечером, начинает превращаться в комедию. Я с облегчением замечаю, как в тебе снова пробуждается неистребимый сарказм.
– Не хочу показаться слишком резкой… – осторожно начинаешь ты, – но тебе не кажется, что зрителей надо бы кокнуть?
– Избавиться от свидетелей?
– Однозначно!
– Я на два шага впереди тебя, – с каменным лицом подыгрываю я. – Живым оттуда никто не выберется.
На твоем лице потихоньку расцветает улыбка. Ты прижимаешься ко мне, и мы смотрим на проносящиеся за окном улицы, черное беззвездное небо и тысячи городских огней, которые сияют под ним.
– Все пройдет, милая. Уже проходит, да?
– Надеюсь, – киваешь ты, а потом тебе в голову неожиданно приходит новая идея. – В понедельник я возьму укулеле на ферму!
– Зачем ты так? – расстраиваюсь я, видя, как твое новое увлечение чахнет на корню. – У тебя очень хорошо получается. Не опускай руки из-за единственной неудачи!
– Нет, честно, это отличная идея. Детям понравится.
– Да к
