света, что люди, общаясь с ним, попадая в поле его безграничной любви и кротости, словно очищались сами. И хотя он был монахом, никто из знавших его не помнил, чтобы он наставлял кого-то или читал нотации. Одного его присутствия, его доброй, исполненной нежности и сопереживания улыбки было достаточно, чтобы человек еще долго носил в себе излучаемый им свет. Само имя Рёкана («рё» означает «хороший», «кан» – «великодушие», «душевная щедрость»), данное ему при посвящении в монашество, оказалось как нельзя более созвучно его всегда готовой откликнуться на чужую боль душе.
Один из тех детей, кому посчастливилось проводить время в обществе Рёкана, позднее, повзрослев и сохранив память о необычном монахе на всю жизнь, напишет о нём: «Учитель провел две ночи в нашем доме, но и этого было достаточно, чтобы наполнить жилище гармонией и миром. Стоит нам заговорить об учителе, как появляется чувство, будто наши сердца светлеют. Рёкан никогда не поучал нас, как жить. Он иногда лишь собирал хворост, чтобы развести огонь на кухне, либо медитировал, сидя в отдельной комнате, где расстелены татами… Он жил тихо, но нет слов, чтобы описать это…» 1 Ибо, добавим от себя, жизнь его отличалась той степенью внутренней свободы, простоты, непритязательности и любви ко всему живому – детям, цветам, насекомым, – которая роднила его в глазах современников с обликом святого.
Молва бережно хранит рассказы о том, как Рёкан снимал со своего плеча ветхую одежду, чтобы передать ее нищему, зашедшему в его хижину за подаянием, или о том, как делился милостыней с дикими животными, отдавая им рис; как оставлял на ночь незащищенной москитной сеткой ногу на съедение насекомым… Трудно не вспомнить при этом имя французского святого Франциска Ассизского, его беспредельное сострадание ко всему сотворённому Богом миру.
В период Эдо (1603–1868) уже не редкостью становится появление дзэнских монахов, предпочитающих спокойному оседлому существованию жизнь бездомных странников, довольствующихся скромным подаянием и не претендующих ни на какую роль в социальной иерархии при храмах и монастырях. Все это не мешало им, однако, пользоваться огромным доверием и популярностью у простых людей. В народе их называли «странствующими мудрецами». Они мало рассказывали о себе. Уединенность и скромность их жизни и стала, очевидно, одной из причин, почему мы знаем о них так досадно мало…
Рёкан родился предположительно в декабре 1758 г. в местечке Идзу-модзаки пров. Итиго, что на западном побережье Японии. Сегодня этот район известен как преф. Ниигата – та самая «снежная страна», что была описана в одноименном романе Кавабата Ясунари. В детстве мальчика звали Эйдзо. Будучи старшим сыном городского главы *, Рёкан, как того требовал обычай, должен был унаследовать дело отца. Однако тихий, склонный к созерцанию мальчик, подолгу просиживавший за изучением конфуцианских книг, не проявлял ни малейшей склонности к административно-хозяйственной деятельности. Решению молодого человека отказаться от престижной должности и стать монахом можно было бы удивиться, если не знать глубоко религиозной и набожной атмосферы внутри
Отец Рёкана Ямамото Ёри известен, между прочим, и как талантливый поэт, продолжавший традицию Мацуо Басё и подписывавший свои стихи псевдонимом Татибана Инан. самой семьи Рёкана. Судьба всех его братьев и сестер так или иначе оказалась причастна к монашеству, и даже его брат Ёсиюки, унаследовавший в конце концов должность городского главы вместо Рёкана, не стал исключением и позднее все же обрил голову и жил в уединении.
Как бы то ни было, но в 18 лет несостоявшийся городской глава покидает родной дом, чтобы стать монахом дзэнского храма Косёдзи в соседнем городе. Здесь его и нарекают новым монашеским именем Рёкан, под которым он нам известен сегодня. Спустя четыре года происходит одно из самых значительных событий в его жизни – встреча с Учителем. Край, где проживал Рёкан, посещает известный дзэнский мастер Тайнин Коку-сэн. Молодой монах больше не расстается со своим новым наставником и в конце концов возвращается вместе с ним в родные края Кокусэна, в дзэнский храм Энцудзи (пров. Биттю, что в 650 км от Идзумодзаки), настоятелем которого и был Кокусэн. Годы, проведенные в Энцудзи, не богаты внешними событиями, но исполнены напряженных духовных исканий и интенсивной внутренней работы. Последующие 12 лет жизни Рёкана будут связаны с этим храмом.
Долгий летний день в храме Энцудзи!
Как чисто и свежо кругом —
Мирские страсти не добираются сюда.
Сижу в прохладе тени, читая стихи.
Спасаясь от немилосердной жары, прислушиваюсь
к звуку водяной мельницы.
Наставляемый Кокусэном, Рёкан постигает сущность дзэн-буддизма, причем в той его форме, на которой настаивал сам Догэн, привезший это учение из Китая в Японию. Именно здесь, в Энцудзи, Рёкан пришел к пониманию того, что духовное обновление мира следует начинать с самого себя, с преодоления самости и эгоизма прежде всего в себе, с очищения своей собственной души. Здесь, в 1790 г., за год до смерти Кокусэна, Рёкан получает от своего наставника документ (так называемый «инка»), удостоверяющий факт пережитого им озарения (сатори). К этому же времени относится и написание одного из самых известных стихов Рёкана «Жизнь».
Не о чем не заботясь,
Живу, полагаясь на Бога.
Много ли мне надо? Немного риса,
вязанка дров у очага.
Что мне путь к просветлению?
Что богатство и слава? – Пыль…
Внимая шуму дождя на соломенной крыше,
Сижу не по уставу, вытянув ноги к костру.
Эти стихи – творение духовно зрелого мастера, результат 12-летнего пребывания в Энцудзи. Роль, которую сыграли эти стихи в судьбе Рёкана, огромна: именно они и послужили поводом для передачи молодому монаху «инка», ибо выдавали в нем такую зрелость сознания, высоту и свободу духа, которые позволяли Кокусэну увидеть в Рёкане достойнейшего из учеников. Рёкан, как известно, не терпел кокетства, манерности в творчестве, жеманных намеков на пережитое просветление. Отказываясь от подражания в творчестве кому бы то ни было, он был далек от фальшивой и нередко показной демонстрации собственного усердия и устремленности к достижению сатори. Со свойственной ему прозорливостью Кокусэн разглядел в авторе этих строк человека, чье сознание уже освободилось от любых условностей, в том числе и от условностей, продиктованных монашеским образом жизни. Кокусэн увидел в своем ученике человека, свободного от всяких желаний и привязанностей, включая и привязанность к самому Пути, ведущему к просветлению. Это стихи отважного и свободного духом человека, не цепляющегося за социальные формы жизни, доверяющего судьбе и Богу в своем жизненном странствии.
