позволить.
Постепенно автомобиль поддавался, еще чуть-чуть – и дверцу вырвали бы. И напряженные охранники внутри, и рыдающий в истерике монопод это понимали. Дальше, конечно, началась бы драка, но все предыдущие расчеты нападавших оказались верными, скорее всего, они и сопротивление градстражей подавили бы быстро – до того, как сюда добралась бы подмога.
Незнакомцы действовали решительно, их лица при этом оставались равнодушными, а взгляды – застывшими. Чувствовалось, что для них во всем происходящем нет ничего личного, да и не было никогда. Потому что для искусственных людей вообще личного не существует.
Пилигрим не льстил себе надеждой, что справится с ними одними лишь способностями ведьмара. Искусственные люди всегда делали ставку на быстрый ближний бой, для такого они создавались. Это была одна из тех ситуаций, которых он опасался во время обучения.
И из-за которых решился на превращение в волколака. Сейчас это должно было сыграть решающую роль.
Волк давно уже рвался наружу, но не так нагло и агрессивно, как раньше. Это удивляло, однако пока Пилигрим был не в том положении, чтобы разбираться в причинах. Он вогнал нож в землю у дороги и прыгнул вперед.
Чувство перевоплощения уже стало привычным. Оно напоминало падение в бездну и поначалу пугало его, ему казалось: что-то пошло не так, он провалился сквозь пространство и теперь будет падать вечно. Но иллюзия отступала быстро, он приземлялся – уже на лапы.
Когда он становился волколаком, удержать контроль над собственным разумом было очень тяжело. Чем больше усилий он прикладывал, чем сложнее ему было драться, он постоянно отвлекался на то, чтобы держать волка на коротком поводке. Иногда это и вовсе было невозможно – если ему требовалась вся сила оборотня.
Однако сегодня привычной тяги инстинктов не было. Волк предпочел подчиниться ему – по какой-то неведомой, совершенно необъяснимой причине. Зверь все еще был рядом, где-то в глубине сознания, однако их общее сильное тело он полностью оставил под управлением Пилигрима.
И снова на самоанализ не было времени. Когда искусственные люди сообразили, что он представляет реальную угрозу, они разделились на две группы. Одна из них бросилась на Пилигрима, вторая продолжила выламывать дверцу автомобиля.
Он не боялся их. В памяти всплывали те дни обучения в академии, когда он проходил тренировки с искусственными людьми. Они были сильны и двигались ловко, однако они все равно оставались безмозглыми болванчиками, лишенными истинного человеческого ума.
Они попросту замедляли его, когда бросались всем скопом. Пилигрим разбивал их – а на него нападали новые. Он вынужден был оставаться на месте, и это отзывалось в его душе глухой яростью. Но он успокаивал себя тем, что это ненадолго. Пилигрим быстро наловчился ломать искусственных людей, разбивать на части – а дальше они уже сами обращались кто зерном, кто песком, кто пеплом. Никаких ран он не получил и точно знал, что преуспеет.
А оказалось слишком поздно. Когда Пилигрим наконец избавился от магических болванчиков, он обнаружил, что автомобиль все-таки вскрыли, монопода нигде нет. Но произошло это только что – он еще видел за клубами пара остатки второй группы, убегавшей со своей добычей.
Он попытался догнать их, волколак двигался намного быстрее, чем человек. Но и они были верны миссии: пять искусственных людей обернулись, чтобы задержать его, остальных было вполне достаточно, чтобы утащить прочь вопящего монопода.
И эти пятеро были проблемой… Не потому, что он не мог победить. Нет, как бы отчаянно они ни сражались, против волколака у них не осталось ни шанса. Проблема заключалась в другом: на сей раз драка была слишком долгой, и это многое решило.
Чтобы догнать их, Пилигриму пришлось бы двигаться в волчьем обличье по оживленным улицам, за пределами дымовой завесы. За такое его вряд ли оправдали бы, он был вынужден отступить.
Теперь ему нужно было перевоплотиться обратно в человека и доложить Усачеву о случившемся, а потом уже искать монопода по горячим следам. Это казалось Пилигриму мелочью, всего лишь формальностью – пока он не добрался до места аварии.
Нож исчез. Машины по-прежнему стояли на месте, вокруг них возились хмурые градстражи, на асфальте грудами валялось то, что осталось от искусственных людей, а ножа нигде не было.
Это означало лишь одно: снова превратиться в человека Пилигрим больше не мог.
Глава 11. Кое-что о репутации злыдней
«Если ты не уверен, что говоришь не со злыднем, любой спор теряет смысл».
Народная мудрость нечисти.
По закону жанра все не должно было так закончиться, ну вот никак. Однако оказалось, что у жизни нет закона жанра. Им с Пилигримом и так везло слишком долго, рано или поздно они должны были оступиться. Но от того, что их подставил какой-то там официант непонятного вида, было вдвойне обидно.
С тех пор Рада находилась под домашним арестом. Она попробовала возмутиться и заявить, что она уже слишком взрослая для домашнего ареста. Мать на это вполне справедливо заметила, что, если кто-то слишком взрослый, кто-то может посидеть и в камере. Тогда Рада решила, что домашнее заключение – не такой уж плохой вариант.
Чуть позже ей удалось связаться с Пилигримом, и это стало настоящим облегчением. Говорили они совсем недолго, однако для Рады и это было важно. Он жив, его не отправили в какую-нибудь дальнюю тюрьму, его даже выпустили из клетки… значит, есть еще надежда! Ну а после того, как он занялся делом, ей только и оставалось, что работать с теми скудными данными, которые он успел ей передать. Пилигрим ни о чем подобном не просил, однако она при всем желании сейчас не смогла бы отвлечься от расследования.
Значит, в это дело умудрились влезть злыдни… Не так уж удивительно: они честными путями деньги отродясь не зарабатывали. Раньше они вообще о деньгах не думали. Когда мир был старым, злыдни жили по одному в лесах и лугах – мелкие страшненькие создания. Выживали они за счет того, что однажды цеплялись к случайно выбранному человеку и наполняли его дни хаосом. Этим они чем-то напоминали хихитунов, но если хихитун атаковал разных людей вокруг выбранной жертвы, то у злыдня источник энергии был всего один.
Для человека это ничем хорошим не заканчивалось. Злыдень покидал его добровольно, только если энергии оставалось совсем мало – или не оставалось вообще. Существо, склонное к милосердию, злыднем не назовут.
Но, к счастью для людей и к несчастью для злыдней, времена изменились. В крупных городах была сформирована градстража, не дававшая им
