class="p1">– Тебе надо было сказать Катерине: оденься грубо-сексуально, – сказал сквозь смех Звонарев. – Она же не знает, что у вас с Липским животные понятия об эротике.
– Андрей Васильевич, я могу подколоть платье булавками, – предложила улыбавшаяся Катя.
Кузовков махнул рукой.
– Подколи. А вы можете считать себя уволенными. Или вы думаете, что сами образцы мужской красоты?
Через полчаса явился Липский. Это был кругленький господин с массивными плоскими щеками и рыбьим ртом. Блестящими глазками он все посматривал на мазню Корешкова-Когана. Премудрый Кузовков, не дав Липскому открыть окуневый рот, начал с рекламы, и лишь когда этот вопрос решился, позволил перейти к живописи.
– Если бы вы решились продать эту картину, то сколько бы вы за нее запросили? – закинул клиент удочку. – Я имею в виду реальную цену.
– Думаю, речь шла бы о нескольких десятках тысяч долларов. Но вам, рассчитывая на дальнейшее плодотворное сотрудничество, сделали бы основательную скидку. Скажем, до пяти тысяч. – Андрей нажал кнопку, чтобы вошла с кофе Катя в своем преображенном платье, подколотая юбка которого топорщилась, словно балетная пачка.
Липский почесал лысину, глотнул текилы. Глазки его забегали, лишь на мгновение задержавшись на голоногой балерине с подносом. Было очевидно, что, несмотря на «пургу» Кузовкова, цена ему представилась слишком высокой, но и показаться лохом, не знающим стоимости «истинного Когана», ему не хотелось. Кузовков внимательно наблюдал за ним.
– Нельзя ли немного подешевле… учитывая перспективы дальнейшего сотрудничества? – спросил наконец Липский.
Кузовков величаво выпрямился.
– Дешевле, – промолвил он высокомерно, – это уже задаром. Я слишком уважаю вас, чтобы торговаться по мелочам. Вам, я вижу, нравится картина. Хотя мы не очень богаты, как вы, наверное, заметили, – он обвел рукой кабинет, – но предпочитаем бедность унизительным ситуациям. Ради этого я готов пойти на жертву. – Андрей сделал эффектную паузу – не очень продолжительную, но достаточную, чтобы лысина чайного купчика покрылась бисеринками пота. – Можете забрать картину бесплатно – прямо сейчас. И забудем о ней.
Звонарев мысленно зааплодировал ему. Блестящий ход! Главное, Кузовков ничем не рисковал: ни ему, ни другим сотрудникам «Секретных материалов» шедевр Корешкова никогда не нравился.
– Зачем же бесплатно? – растерялся Липский. – Вы же работали, искали контрабандистов… Ну, хорошо… согласен на пять. Вы говорите, можно забрать сегодня? – Видимо, он опасался, что Кузовков передумает.
– Конечно, – кивнул, не меняя позы, Андрей.
– Я денег с собой не брал, но, может быть, у шофера… – Липский достал мобильный телефон, набрал номер: – Коля, это Липский. У тебя есть деньги? Сколько? Неси сюда все, что есть.
Минут через пять появился Коля, типичный коротко остриженный «бычок» в кожанке. Подозрительно поглядывая из-под узкого лба на Кузовкова, Звонарева и Зубова, он выложил перед шефом четыре тысячи шестьсот долларов. Липский достал бумажник, в котором оказалось еще триста с мелочью.
– Достаточно, – заявил величественный Кузовков. – Считать копейки, как истинно деловые люди, мы не будем.
Расплывшись в улыбке, чайный король стал жать ему, Платонычу и Звонареву руки. Потом он указал «бычку» на картину:
– Снимай.
Коля с неподдельным изумлением выпучился на корешковский шедевр, нареченный Кузовковым «Трупом гармонии», крякнул и полез снимать. Высоты потолка для обычного в таких случаях вертикального маневра ему не хватило, и он, недолго думая, дернул картину на себя, вырвав шурупы, на коих она висела, со штукатурным мясом. Безголовая и безрукая грация окуталась облаком пыли.
– Да разве она влезет в машину? – неодобрительно покосившись на дырки в стене, засомневался Андрей, которому, впрочем, это было все равно.
– А мы сейчас вызовем грузовой фургон с фирмы, – жизнерадостно сообщил Липский.
Обхватив картину по бокам, так, что рама затрещала, Коля, злобно сопя, потащил ее к двери, сопровождаемый бормотанием чайного короля:
– Осторожнее, осторожнее! Это же Коган!
Подождав, когда захлопнется дверь «предбанника» за «Старорусским чаем», проходимцы из «Секретных материалов» упали на стулья и захохотали что было мочи. Отсмеявшись, Звонарев, зная по опыту, что сейчас Кузовков запрет текилу в сейф и предложит обмывать сделку приднестровским коньяком или просто водкой, щедро плеснул себе «Ольмеки».
– Вот гад, – проскрежетал Андрей, отнимая у него бутылку. – Уничтожает под шумок представительские напитки. А впрочем, есть повод погулять! Грабьте, пейте! Однова живем! Катерина, иди сюда! Платье можешь не удлинять!
– Обойдетесь! Может, прикажете еще раздеться? И на столе станцевать? И все за одну зарплату, которой вы все время попрекаете?
– Нет, сначала пусть он сам разденется, как обещал, – предложил Звонарев.
– Он нэ можэт, – голосом артиста Фрунзика Мкртчяна из «Кавказской пленницы» сказал Платоныч. – У нэго цэллюлит.
Катя зашлась от смеха.
– Ничего, – со сладкой улыбкой ответил Кузовков, – я куплю себе лечебные колготки, которые рекламируют по телевизору, буду носить их полгода, не снимая, – и целлюлита как ни бывало! А тебе, Платоныч, куплю свечи от геморроя толщиной в руку, специально для бывших ментов! Чтобы, значит, привыкал. А то, не дай бог, попадешь на зону, тяжело тебе будет с непривычки!
– Тэк-с, пошли казарменные шутки, – констатировал Алексей. – Но за ними вы, господин Кузовков, хотите скрыть проблему, о которой вовремя упомянула Катя. Не пора ли нам повысить зарплату, учитывая успех сегодняшней жульнической сделки и договоренность с Липским о рекламе? Ведь Корешков всем нам подарил картину, а не тебе одному.
– Я так и знал, – философски кивнул Андрей. – Дашь ему текилы, так он тебе и в карман залезет. Как все-таки алчны эти так называемые писатели! Я тебе анекдот подходящий расскажу. Едет новый русский в шестисотом мерсе к себе на дачу, а на обочине дороги стоит какое-то чмо с плакатиком: «Подайте писателю!». Новый русский останавливается, читает надпись по складам, а потом спрашивает: «Что же ты пишешь, писатель?» – «Я прозаик!» – гордо отвечает тот. А бизнесмен говорит: «Про жизнь надо, а не про заек!» Пишите про жизнь, господин Звонарев, и будете грести бабки лопатой!
– Сейчас все брошу, оставлю тебе, жмоту, «Альмеку» и пойду писать про жизнь! Может быть, про твою мошенническую жизнь? Но «Милый друг» и «Наш человек в Гаване» уже написаны. И насчет лопаты бабок позвольте не согласиться. Что-то наш чайный император раскошелился не на честное реалистическое полотно, а на этот убогий и бредовый «Труп гармонии»! Однако вы все время уходите от вопроса о жалованье, Андрей Васильевич. Почему бы это?
Кузовков повернулся к Зубову, не признававшему никакой текилы – только отечественные водку и коньяк.
– Видишь, Платоныч, почему мы никак не можем раскрутиться на полную катушку? Внутренний саботаж! Он уже забыл о нашем спецпроекте, о компьютерной программе, за которую надо платить. Ему только подавай деньги! Наемник! Ландскнехт!
– О, как я эти деньги люблю и уважаю! – заныл под смех компании Звонарев. – Но не могу не признать, хоть
