скальпель, удерживая который в своих руках, они намеревались научиться вырезать тьму и иные несовершенства из души.
Следующие годы для Филиппа прошли весьма болезненно и познавательно. Правда, грань, когда руководил хирург, и когда тот сам начинал безвольно следовать за своим одушевленным инструментом, быстро смазалась. Вряд ли для предмета откроют библиотеки и тайные свитки с эпохи падения богов. И уж точно не станут выслушивать советы и покорно отходить в сторону, когда потомок великого рода с унаследованным упрямством и гениальностью резал свою собственную душу, фанатично соглашаясь с хозяевами Обители — ведь те с самого начала говорили об очищении, неуклюже пытаясь объяснить слегка испачканному клинку, отчего его нужно погрузить в раскаленную печь и проковать. Чтобы помочь всем остальным заблудшим, разумеется.
Вместо этого Филипп погрузился в расплав целиком и правил себя внутри горнила, неведомым образом не давая личности растаять в бушующем источнике Обители — в который под огромным давлением закачивалась вся магия вокруг, иссушая подземелья и придавая им ту самую зловещую славу. Вряд ли его рецепт был воспроизводим кем-то иным — Фил собирал себя знаниями темной башни вокруг ее облика, а иные практики маскировал результатами озарения и таланта самоучки. Благо иное тут никто и не мог предположить.
Старательность и одержимость перспективного неофита оценили по достоинству.
Вскоре Фил продолжил исследования, привередливо выбирая путь — из сотен теорий, приносимых ему незнакомцами, замотанными до головы в дерюгу, под которой виднелись шелка и золото. Великий опыт заинтересовал многих, а прогресс и результаты заставляли иерархов бороться за право оказаться рядом. В таких делах, впрочем, они явно знали толк — пусть интриги и оставались вне внимания одержимого мага-ученого, но подарки в виде научных и запретных трудов через какое-то время стали вызывать чувство пресыщения.
Впрочем, холод кельи, пост и голод никто не отменил.
По прошествии дней, которые Фил перестал считать после первой тысячи, кто-то из родичей Филиппа спохватился и провел ритуал поиска, обнаружив пропажу в одиозном месте — и Обители со скрипом пришлось признать его существование. Там, наверху, фамилия оставалась достаточно сильной и могущественной, чтобы ей были вынуждены отвечать, а на требования личной встречи — не отмалчиваться или отделываться уклончивыми рассуждениями о сроках паломничества. Даже несмотря на сонм заинтересованных покровителей.
Филиппу предстояло показаться родным и вернуться к познанию вновь — так договаривались в подземельях, пугая и обещая, соблазняя знаниями и стращая жутким посмертием.
Сам же Фил решил, что больше не боится мира над землей.
Через какое-то время Филипп вновь стоял перед входом в Обитель — на этот раз называя его выходом. Перед ним были те же трое, и столь же мрачно коптили факелы, делая потолки иссиня-черными. Но на этот раз решался вопрос куда серьезнее — выйти ли ему. Жить ли человеку, проникнувшему в столь опасные тайны. И пусть все было оговорено несколько раз, и принесены настолько страшные клятвы, что за нарушившим их придут такие сущности, что не спасет и смерть… но, как оказалось, договаривался он с покровителями, которые ошиблись столь же сильно, как и сам Фил. Потому что Обитель имела свои виды на его судьбу.
— Я пройду? — стоял напротив них, покачиваясь от слабости, парень.
Еда, сохраненная в тайниках, завершилась давным-давно, как бы он ее ни растягивал. А ее там было много, очень много… Знания же питали только дух.
На слова его последовало молчание, словно трое ждали чего-то еще. Не обещаний и благодарности, не россыпи слов и осторожных расспросов, на которые он так и не услышал ответа. Не золота, робко предложенного им деланно недоумевающим Филом, уже осознавшим, что сделки больше нет.
Они вновь ждали от Фила покаяния.
— Но разве я не заслужил прощения? — подслеповато щурился он ослабшим зрением на хранителей. — Разве я не вытерпел достаточно боли?
— Забвение, — вновь с завораживающей синхронностью наполнил коридор звук трех глубоких голосов.
Свобода с чистым разумом младенца или стертые воспоминания за последние десятилетия? Не имело значения. Ему предлагали отказаться от силы, знаний, могущества, собственной личности, заработанной через кровь, старания и боль — и эту цену он заплатить не мог.
Тогда Фил неуверенно и осторожно, чтобы не упасть, отвернулся от хранителей, ставших тюремщиками, и вернулся в свою келью. Где и умер в первый раз — впервые совместив отточенную и доведенную до совершенства теорию с практикой.
Тело родича Анси — это не то, что можно отправить в крематорий Обители, выцарапав имя праведника на огромных скрижалях перед входом. Тело пришлось отдать родичам для погребения в фамильном склепе.
В общем-то, проблемы возникли только с отодвиганием тяжеленной мраморной крышки гроба — без алхимии, придуманной значительно позже, слабость посмертия вынудила цепляться и царапать тяжеленную глыбу несколько недель. В остальном Филиппа ничто не остановило от движения к дворцу древнего предка, вход в который открывался по праву крови, а владельцу было все равно, жив Филипп Анси или оплакан парой месяцев ранее. Оставалось только пополнить запасы и подготовиться к долгому пути…
Откат от проведенного ритуала накрыл Фила внезапно, заставив загнать последний осколок обратно глубоко в руку — но мгновение боли даже нисколько не уменьшило его эмоции довольства и удовлетворения. Сущность заметила «обманку» души и пожелала включить ее в свой круговорот снов — позволив заглянуть в свою суть в миг поглощения.
«Отлично», — не пожелал Фил делиться результатом исследования даже с безлунной ночью.
Юноша уничтожил осколки стекла и пятна крови, затер следы от пальцев, незадолго до того с силой вцеплявшихся в стенки ямы — для тех, кто будет завтра хоронить, чтобы случайность не вызвала кривотолков. Затем перешел к последнему действию.
Из пространственного тайника появился металлический куб, сплошь окованный полосами с ощущаемой под пальцами грубой рунной вязью — так делают на крайнем севере, ненавидящем магию и всех тварей, ею порожденных. Оттого все их вещи весьма ценятся теми, кому надо спрятать нечто магическое или запретное.
Гранью в ладонь взрослого человека — тяжеленный, куб немедленно рухнул к ногам мальчишки, зарывшись углом в землю. Но тот не стал его поправлять и тянуть обратно — наоборот, со всей отведенной ему старательностью и сноровкой принялся ладонями подкапывать землю под ним, позволяя погрузиться еще сильнее. Через какое-то время дело было завершено — а погребенный куб не выдавало ничего, кроме более темной земли, чем в другой могиле. Впрочем, несложно забраться и туда, основательно поворошив землю.
— Светлой памяти, — завершил свои дела Филипп, глядя с высоты на дно ямы
