с декорациями, а я – в магазин за продуктами. Тележка набирается приличная, на два больших пакета, и вдобавок такая тяжелая, что до квартиры я добираюсь мокрая от пота.
В прихожей я, шумно отдуваясь, грохаю пакеты на пол. Гремлю ключами, чертыхаюсь, словом, жду хоть какой-то реакции на свое появление. Ноль. Оскорбленная до глубины души, я прохожу в комнату и нахожу Егора там же, где и всегда – на диване. Бинты он снял, и теперь на его голове красуются старенькие наушники, склеенные скотчем в двух местах. Судя по шуму, слушает он не Вивальди.
Я осторожно заглядываю Егору через плечо. На его коленях, укрытых пледом, лежит потрепанная тетрадь на пружинке. На странице в клеточку синей ручкой изображена птица, похожая то ли на орла, то ли на сокола. Всего-то несколько резких штрихов, но выглядит будто живая!
Ни за что бы не поверила, что это Егор ее нарисовал. Но это его рука держит ручку и водит по бумаге. Несколько вертикальных штрихов, округлый купол… Он рисует клетку.
Я переминаюсь с ноги на ногу, и Егор, заметив (или почувствовав?) движение за спиной, быстро захлопывает тетрадь и сдергивает наушники. Некоторое время мы смотрим друг на друга так, словно видимся впервые.
– Не знала, что ты рисуешь.
Отвернувшись, он прячет тетрадь в рюкзак, который всегда валяется рядом с диваном. Копается так долго, что я, не дождавшись ответа, возвращаюсь в коридор за продуктами. И только тогда слышу тихое:
– Ты вообще обо мне ничего не знаешь.
Вечером меня выманивает из комнаты восхитительный аромат жареных помидоров. Я делаю алгебру и пытаюсь вжиться в образ добродушной старушенции, но запах настойчиво тянет на кухню. Сдавшись, я отбрасываю скрепленные степлером листы и, приоткрыв дверь, принюхиваюсь. Божественно…
Нацепив на лицо равнодушное выражение, я захожу на кухню и застаю Егора с набитым ртом. Он сидит, подвернув под себя одну ногу и подперев голову рукой. На столе перед ним исходит паром тарелка горячих макарон с сыром и томатным соусом. М-м-м…
Рот мгновенно наполняется голодной слюной, но я, упрямо фыркнув, тянусь за коробкой хлопьев и принимаюсь хрустеть. Надеюсь, моя спина выражает гордость и независимость. Хлопья на вкус как картон.
Я уже почти готова расплакаться, когда раздается голос Егора:
– Если хочешь, могу поделиться. В сковородке еще порция. Слишком много приготовил.
Стараясь не выдать радости, я вываливаю содержимое сковородки на тарелку и, намотав на вилку приличный комок спагетти, впиваюсь зубами в добычу. Хмыкнув, Егор поднимается и идет со своей тарелкой к дивану. Это просто глупо.
– Может, поедим вместе? – предлагаю я.
На самом деле, звучит это как «мофет пофефим феффе». Я поспешно прожевываю макароны и повторяю:
– Вместе. Если ты не против, давай поедим вместе.
Егор, помедлив, снова ставит тарелку на стол и садится напротив. Вид у него настороженный, движения скованные. Мы едим в молчании, слышен только стук вилок и редкое хлюпанье – это я затягиваю в рот одинокие спагеттины. Закончив с едой, мы по очереди моем каждый свою тарелку и снова разбегаемся по углам. Не знаю, чего я всем этим хотела добиться. Получилось странно.
Вечер я провожу в своей комнате. Болтаю по телефону с мамой, которая с восторгом рассказывает об отпуске, делаю несколько набросков на тему «Евгения Онегина» и всеми силами борюсь с желанием, кхм, сходить в туалет. Мне до ужаса неловко идти в ванную при Егоре, так что я терплю до последнего. Осторожно приоткрываю дверь своей комнаты, крадусь вдоль стенки… И наконец юркаю в заветную тайную комнату!
Когда я выхожу, дверь тихонько хлопает, но мне этот звук кажется громким, как выстрел. Замерев, я бросаю испуганный взгляд на диван, но Егор не реагирует. Его дыхание кажется размеренным и спокойным. Спит?
Подкравшись чуть ближе, я осторожно заглядываю ему через плечо. Так и есть, глаза закрыты. Облегченно выдохнув, я отвожу взгляд и натыкаюсь на сгорбленный рюкзак. Егор никогда еще не оставлял его на ночь на полу. Обычно он кладет его под подушку или пристраивает в ногах, а тут… Несколько мгновений я кусаю губы в нерешительности, но любопытство берет верх. Опустившись на корточки, я осторожно тяну язычок молнии – клак, клак, клак, клак – и вытаскиваю толстую потрепанную тетрадь с гоночной машиной на обложке.
Усевшись по-турецки, я включаю фонарик на телефоне и аккуратно переворачиваю страницы. Поразительно… Егор не просто хороший, он по-настоящему талантливый художник. По большей части его рисунки – только наброски, но детали он схватывает невероятно. Несколько раз мне попадается изображение какого-то кота с половинкой хвоста и много раз – Оксана. Чаще всего она смеется, или смотрит через плечо, или спит. Перелистнув очередную страницу, я краснею и торопливо листаю дальше. У Оксаны и правда внушительная грудь, а Егор нарисовал ее очень… детально.
Помимо рисунков попадаются надписи в стиле граффити. Я успеваю прочитать ломаные буквы «За чертой бедности» и посаженные в клетку слова «Скажи, как можно быть свободным, когда из клеток состоишь», когда Егор, всхрапнув, переворачивается на спину. Его рука свешивается и касается рюкзака.
Дальше тетрадь пуста, только в самом конце оказывается длинный список продуктов с ценами. Я перечитываю его бегло, пока не натыкаюсь в самом конце на надпись «Итого должен С.: 988 руб.». Немыслимо! Он что, записывает стоимость всех продуктов, которые съедает?
Я закрываю тетрадь и аккуратно возвращаю ее на место.
Кажется, я и правда его совсем не знаю.
– Всем доброго дня! Надеюсь, вы отлично отдохнули и готовы работать, потому что до спектакля осталось… – Тор делает драматическую паузу (Каша отбивает пародию на барабанную дробь, быстро ударяя ладонями по сцене), – две недели!
Конечно, дата спектакля была известна заранее, но от этих слов внутренние органы испуганно сбиваются в кучу, а к горлу подкатывает комок. Две недели!
– Сегодня наша главная задача – отработать до автоматизма все переходы, переодевания и перемещения на сцене. В театре, как в танце, все должно быть четко и красиво. Никому не хочется смотреть, как вы толкаетесь в проходах и натыкаетесь друг на друга в самый неподходящий момент. Так что все брысь за кулисы!
– Мальчики направо, девочки налево, – добавляет Анна Викторовна. – Десять минут вам на переодевания, и начнем репетицию.
Все бросаются за кулисы, и только мы с Андреем медлим. Встать с кресел – значит расстаться… Я со вздохом подхватываю рюкзак и делаю шаг в сторону, но Андрей удерживает меня, ухватив за предплечье. Его взгляд похож на поцелуй… Я краснею и киваю в знак того, что все
