Божественно.
Из динамиков на стене звучала музыка, воздух загустел из-за дыма от мяса, что готовилось на открытом огне. Громкие разговоры обедающих заполнили пространство.
Мы пока не обсуждали, что будет дальше, после пятницы. Мне придется возвращаться в Лондон к своей обычной жизни?
Оз указал на мое лицо.
– У тебя тут хумус.
– Где? – я провела салфеткой по щеке.
Оз поцеловал меня в краешек рта и слизнул остатки хумуса, от чего внутри я просто растаяла.
С тех пор как мы занялись любовью, я превратилась в сгусток гормонов. Наши коленки терлись друг о друга под маленьким столом, волосы на его ногах щекотали мою кожу. Оз погладил меня по бедру, и я закусила нижнюю губу. Желание потащить его в отель и снова заняться сексом затмевало все остальное. Кому вообще нужен сон?
– О чем задумалась? – спросил он. – Вот тут, – он провел пальцем по моему лбу, – иногда появляется складка.
Я уставилась в свою тарелку, сминая в пальцах кусочек хлеба.
– Я хочу знать, что будет дальше, помимо того, что мы вернемся в кровать, – смело заявила я.
– Мы будем есть самую изумительную еду в Сирии.
– Я про нас с тобой. Уф, звучу как подросток. Что будет между нами?
Оз сжал мою ладонь.
– Мы замечательно проводим время вместе. Я хочу быть с тобой, Эбби. Insallah, мы что-нибудь придумаем. Надеюсь, скоро я буду свободен.
Я вздохнула.
– Что насчет моего возвращения в Лондон? Я ненавижу свою работу, – я выдохнула – хорошо было наконец сказать это вслух. – Когда Нада говорила про журналистику, я вспомнила наш разговор в лодке о мечтах. Я все думаю о том, как бы повернулась моя жизнь, если бы я пошла работать в ЮНИСЕФ.
– Я тоже. Я жалею, что мне не хватило смелости отправиться в Лондон на стажировку или заняться хоть чем-то полезным. Я мог бы работать на гуманитарную организацию, чтобы помогать строить убежища и выручать людей в тяжелой ситуации. Вместо этого мы сносим старые дома, выселяем семьи и строим элитные небоскребы и высотки.
Меня вдруг озарило.
– А почему бы и нет?
Оз улыбнулся, отзеркалив мою улыбку.
– Ты про что?
– Нада как-то писала об организации в Бейруте, называется «Хабитат для человечества». Давай уволимся и поедем туда добровольцами. Скоро мне должны продлевать договор на аренду, так что я могу отказаться от квартиры. Только на работе мне нужно предупредить начальство за три месяца, а так меня ничего не держит. Я давно коплю на квартиру, но в чем смысл, если тогда мне придется выплачивать ипотеку, вкалывая на работе, которая отравляет мне жизнь?
Глаза Оза заблестели.
– Ты уверена?
– Как никогда.
– Хорошо, – Оз мягко поцеловал меня в губы. – Давай.
– Серьезно? – такого ответа я не ожидала. О последствиях такого плана я думать не хотела, продумать я его тоже не продумала. Придется думать на ходу. Вместе у нас получится.
Позднее тем же вечером я лежала в объятиях Оза, и простыня укрывала наши обнаженные тела. Я заерзала и задумалась: прибыв в аэропорт Бейрута, я ни разу не писала матери. Надо скинуть ей коротенькое сообщение, сказать, что я прекрасно провожу здесь время. Оз мирно спал, и я аккуратно высвободилась из его хватки.
Я выскользнула из кровати, накинула халат и стала искать мобильник. Телефон разрядился, и мне пришлось подключить его к зарядке: как только он включился, так сразу завибрировал под напором уведомлений. Сообщение, голосовая почта, пять пропущенных. Это моя мамочка, наверняка чересчур тревожится – не умерла ли я тут. Я прочитала сообщение. Как только до мозга дошел весь смысл, телефон выскользнул из моей руки и упал на пол.
Глава двадцать третья
– Эбби! Где тебя, на хрен, носит? – раздавался пронзительный голос Эми, когда я в третий раз переслушивала ее сообщение. – Бога ради, перезвони, у отца сердечный приступ!
Следующие несколько часов я провела как в тумане. Оз проснулся, когда я дозвонилась до сестры и стала кричать. Голос Эми дрожал, она всхлипывала и говорила до безумия медленно. Остановка сердца. Состояние критическое, но стабильное. Он в больнице в Ившеме.
Я успокоила сестру, сказав, что прилечу первым рейсом. Сбросив звонок, я задрожала. Оз крепко меня обнял, стал водить руками по предплечьям.
Всем остальным руководил Оз: вызвал раннее такси со стойки регистрации, договорился об оплате. По-арабски он говорил прекрасно, и мне ни о чем думать не нужно было, только переставлять одну ногу за другой. Оз позвонил моей авиакомпании и поменял билет на ближайший рейс в Лондон.
В такси я то и дело проваливалась в полудрему, пристроив голову на плечо Оза. Каждые несколько минут нас потряхивало, и я просыпалась, недоумевая, где я и что происходит. Снаружи было очень темно, и знаки, обозначающие местность и выхватываемые фарами, были на арабском, и понять я их не могла.
У паспортного контроля мои слезы ручьями бежали по щекам. Оз, придерживая мою голову, вытер их большими пальцами.
– Эбби, пожалуйста, не плачь.
– Я… Я не знаю, что думать, что сказать.
– Не нужно ничего говорить. Семья на первом месте. Номер у тебя мой есть, звони, как будет возможность. О нас пока не думай. Твой отец – вот кто тебе сейчас важнее всего.
Я дрожала, зубы стучали. Кофе, что мы заказали после регистрации на рейс, начал действовать.
– Спасибо, что помог доехать.
– Her zaman. Всегда и навечно, Эбби, – он мягко коснулся своими губами моих.
Я снова потеряла себя в его глазах, засмотревшись на горько-оранжевые всполохи, что прятались в глубинах растаявшей карамели. Он обнял меня, окружив теплом. В голову пришла мысль: когда же мы увидимся в следующий раз?
Не так мы должны были прощаться. Надо было обсудить планы на будущее, но я не могу тратить на это время, когда папа лежит в больнице в тысячах километров от меня.
Я показала паспорт человеку на контроле и положила ручной багаж на ленту. Я повернула голову, надеясь увидеть Оза: он стоял все там же, не шевелясь, стиснув челюсть и сложив руки, будто обнимал самого себя. Я забрала багаж с другой стороны, оглянулась еще раз и помахала ему. Автоматические двери закрылись, отрезав меня от Оза. Я доковыляла до ближайшей скамейки, села и заплакала.
– Красивый вид.
Я вмиг проснулась, пролив остатки воды в бумажном стаканчике на пол.
– Папа, ты очнулся! – я подтащила стул к кровати.
Его подключили ко всевозможным аппаратам, на которых показывали его пришедший в норму сердечный ритм и давление. Я понимала все
