– странные, похожие на встревоженный рев моржа, и она понимает, что там происходит, и удивляется, как Белль, при всем своем недуге, способна это выдержать. Поначалу Лили не по себе от этих звуков, но затем, сидя на ступеньках, борясь с усталостью, она прикрывает глаза и позволяет, наконец, и себе пофантазировать о том, каково было бы заниматься любовью с Сэмом Тренчем.
Она подпускает его к себе, и он обнимает ее, как уже однажды обнимал. Потом он целует ее в губы, целует глубоко и неотрывно, и поцелуй этот подводит их к тому, в чем она зареклась участвовать. Она всегда представляла это себе величайшим грехопадением – и с ее стороны, и со стороны Сэма, – но сейчас, прислушиваясь к звукам чужого животного экстаза, отбрасывает все мысли о согрешении и провинности, и вместо них предается мыслям о сладострастии. Шум наверху нарастает, затем угасает и прекращается, и она напоминает себе, что такому не бывать – никогда. Сэм Тренч спас ей жизнь, но любовником ее он не станет. Она подарит ему не свое девичество, а свое признание. Она затыкает уши, как будто жест этот может избавить ее от непристойных мыслей, но они так и не уходят.
Лили спускается в кухню и кипятит воду, чтобы сделать кофе и усмирить томление, которое, похоже, поселилось у нее в утробе, и продержаться ночь – как знать, какие еще испытания она принесет. Шея ее болит от спанья на кушетке. Она с нежностью вспоминает о своей подвальной комнатушке и кровати, и алом платье, висящем на карнизе, и о том, как это платье превращает ее в красавицу. Она кладет голову на кухонный стол и вскоре засыпает.
Сеньор там ее и находит. Его кудри всклокочены.
– Это просто жар, – говорит он. – Ничего более.
– Почему вы говорите «ничего», сэр?
– Потому что так бывает, когда живешь, как Белль Чаровилл. Ничего страшного. Раз уж она смогла принять меня со своей обычной безудержностью – что она и сделала, – значит, ничего катастрофического с ней не происходит, так ведь?
– Она больна, сэр. У нее на теле сыпь. Я три дня выхаживала ее, как могла.
– Я не увидел сыпи. Ну, или ее там совсем немного. И жар пройдет. Он обязан пройти, потому что я сойду с ума без Белль Чаровилл. Но завтра я пришлю сиделку для нее. И, судя по виду ее комнаты, горничная ей тоже не помешает. Я все оплачу, и эти траты станут кредитом за мои визиты сюда. Мне с ней так хорошо, что, подозреваю, в конце концов она меня обанкротит, как, вероятно, уже обанкротила половину благородных лордов Лондона, но я просто ничего не могу с собой поделать.
Он ощупывает свои волосы, которые находятся в совершеннейшем беспорядке.
– Сделайте мне одолжение, мисс Лили, – говорит он. – Видите, я узнал ваше имя! Приведите в порядок мои кудри, а? Я должен выйти отсюда в благопристойном виде, чтобы насладиться мирным ужином с женой.
– С женой?
– Да. А сейчас займитесь моими волосами, голубушка. Будьте душенькой и сделайте все, как надо. И я оставлю вас в покое.
– У меня нет расчески, сэр.
– Воспользуйтесь руками. Я заметил, какие у вас маленькие, миленькие пальчики. Просто приведите мою голову в тот вид, какой она должна иметь.
Она медлит, но все же делает, как он просит, приглаживает и аккуратно оправляет его каштановые кудри. От его тела исходит сильный кисловатый дух, и она вспоминает, что Сэм Тренч пахнет иначе – залитыми солнцем полями фермы «Грачевник».
– Вот что, мисс Лили, – говорит он, пока она занимается его прической. – Скажите, Белль хоть иногда упоминает обо мне? Я весь извелся, тоскуя по ее любви.
– Да. Упоминает. Она называет вас своим сеньором.
– И все? Она не говорит, что томится по мне?
– Томится или нет – не знаю. По-моему, ей как-то раз приснилось, что вы с ней танцуете.
– Танцую? Я чудовищно неуклюж в танцах. Но, с другой стороны, это же может быть свидетельством ее любви, не так ли?
– Вполне возможно – особенно если она в курсе, что танцор из вас не очень.
– Ха! Язвите. Хорошо. Я люблю, когда язвят – особенно, когда язвят совсем юные. Поделом мне за то, что расщебетался о своих чувствах. Итак, у моих кудрей приличный вид?
– Да, сэр. Думаю, приличный.
Сеньор встает.
– Скажите-ка мне кое-что еще, мисс Лили, – говорит он. – Правда ли, что сюда захаживает сам принц Уэльский?
– Не могу знать, сэр. Я живу на Ле-Бон-стрит.
– Понятно. До меня дошли слухи, что он тоже влюблен в Белль Чаровилл, но кто бы сомневался? Значит, так, вы позаботьтесь о нашей дорогой леди, а я позабочусь о том, чтобы завтра сюда прислали сиделку.
Сеньор водружает на себя свое тяжелое пальто, затем пристально смотрит на Лили и нежно касается ее лица рукой в перчатке.
– Красавица, – говорит он. – Ну, почти.
* * *
Когда Лили заходит в комнату Белль, та спит. Ее постель вся сбилась, но, потрогав ее лоб, Лили обнаруживает, что впервые за три дня он не горит.
Немного постояв рядом, она отходит к кушетке, и ложится на нее, и закрывает глаза. Ее терзает нечто вроде жажды, но она не понимает, чего именно жаждет – то ли воды, то ли сна, то ли любви, а то и даже смерти.
Кенсал-Грин
На следующий день к Белль приходят две женщины. Они говорят Лили, что «месье де сеньор» оплатил их услуги на четырнадцать дней вперед. Они согласны исполнять обязанности сиделки и домработницы, но желают, чтобы к ним обращались уважительно, по фамилиям: их зовут мисс Смит и мисс Смайт. Они «опытные профессионалы», а не прислуга.
Когда Лили сообщает Белль об их прибытии, та смеется.
– Как я запомню, кто из них кто? – удивляется она. Но затем притягивает к себе Лили и говорит: – Вели им, чтобы относились ко мне по-доброму – вот как ты ко мне относишься.
– Хорошо, Белль.
– И еще кое-что. Возвращайся-ка на работу. Убедись, что с георгианскими париками все в порядке. Отправь письмо в театр Виктории с напоминанием о том, что они мне задолжали. Подделай мою подпись. Пригрози им так, как пригрозила бы я.
– Не хотите, чтобы я с вами здесь осталась?
– Нет. Смит и Смайт обо мне позаботятся. Иначе зачем они здесь? А работа на Лонг-Акр должна продолжаться, иначе мне конец. Но мне нужно, чтобы ты после работы встретилась с людьми из Главной похоронной компании
