де Ипр уже расположился возле Гента, откуда послал гонца с донесением, что он не удержался и блокировал город, лишив провианта и возможности получать подкрепления.
– Пехотинцам разбивать лагерь! – Гильом Клитон сложил руки рупором и прокричал команду Жану де Бриенну. – Я с конницей выдвигаюсь к городу! Пришло время поговорить с этими грязными ублюдками!.. – Он повернулся к Филиппу. – Де Леви! Выдвигайся скорым маршем…
Филипп кивнул и, покачиваясь в седле, поскакал в голову колонны, уводя рыцарей к Ипру.
Гильом Клитон резко осадил своего жеребца, поднял его на дыбы, конь, прогарцевав на задних ногах, весело заржал и поскакал вслед за конницей.
Дорога медленно извивалась вправо, увлекая рыцарей к югу. Вскоре за одним из поворотов мелькнуло большое чистое пространство, отделявшее Ипр от внезапного нападения. Это и было поле, оговоренное для встречи и переговоров.
Восставшие уже находились на нем, ожидая прибытие графа для переговоров. Ужас и паника пронеслись по их нестройным рядам, когда они увидели, как из-за поворота лесной дороги на них выезжали конные рыцари.
Гильом выехал вперед и, подняв вверх руку, приказал колонне остановиться, после чего, пригласив Филиппа де Леви и епископа Нуайона, тронул своего декстриера и медленным шагом приблизился к толпе.
– Я прибыл! Как и договаривались! Ваш граф здесь!.. – Он приподнялся на стременах и широко развел руки в стороны, демонстрируя всем, что безоружен.
Гильом все еще надеялся, что предположение Филиппа де Леви об участии Тьерри де Эльзаса в восстании окажется ошибкой. Он рассчитывал снова, как и год назад, своей искренностью и обаянием покорить сердца восставших и не прибегать к насилию.
Внезапно, из толпы вышел тот самый парламентер и, не приближаясь к графу, громко крикнул:
– Ты явился сюда при оружии! – Он рукой показал на рыцарей, стоявших неподалеку от места переговоров. – Твоя армия готовит осадный лагерь в лье отсюда! А мы сейчас соблюдаем Пост! Ты нарушил установления мира Божия! Ты собираешься сражаться с вассалами! Мы проклинаем тебя и отрекаемся от оммажа, принесенного тебе!..
Раздался хруст тысяч ломающихся соломинок – так восставшие публично сняли с себя оммаж.
Гильом побагровел и повернулся лицом к своим рыцарям. В это время его толкнул локтем Филипп и тихо шепнул:
– Они тоже были не без оружия…
Клитон посмотрел на восставших. Над ними медленно поднимался лес копий. Они ждали его и были готовы к сопротивлению с самого начала.
– Они и не думали идти на переговоры. – Он грустно кивнул головой. – Отходим к лагерю. Завтра поутру будем атаковать их, и брать город в кольцо осады…
Епископ Нуайона заголосил:
– Сир! Граф! Мы не смеем нарушать установления мира Божия! Придется ждать окончание Великого Поста…
– Вот незадача… – расстроился граф.
– Всего-то пару дней осталось, сир… – залебезил епископ, пытаясь выторговать время и попытаться вразумить восставших. – Я схожу в город и попробую вразумить их одурманенные грехом головы…
– Пустой номер, монсеньор. – Гильом отмахнулся от него. – Но я обещаю вам, что не извлеку меч из ножен до окончания Великого Поста.
– Благодарю тебя, сын мой. – Епископ перекрестил его. Гильом прикоснулся губами к его перчатке, усыпанной перстнями, сверкавшими разноцветьем красок.
Они разместились в лагере, отправив лишь разъезды вдоль основных дорог, с приказом задерживать всех, особенно повозки, идущие в Ипр.
Клитон нервничал, расхаживая полностью вооруженным по большой и плоской площадке холма, вокруг которого Жан де Бриенн уже заканчивал возведение лагеря, обнося пространство частоколом свежеструганных бревен.
Он то и дело щурился и всматривался в набегающую темноту короткого и размытого серостью зимнего вечера.
Филипп подошел к нему и, положив руку на нервно дергающееся плечо, сказал:
– Мой герцог, надо отдохнуть. На тебе лица нет.
Гильом скрежетнул зубами, дернул плечом и тихо сказал:
– Сволочи! А я еще думал, что они восстали по простоте душевной или по моей глупой ошибке…
Филипп мрачно нахмурился, плюнул на грязную землю вершины холма, раскисшую от слякоти и неприятно чавкающую под ногами.
– Промаринуем их с недельку, а потом тепленькими передушим… – он кивнул в сторону городских укреплений, чья хилость и невразумительность не представляла серьезной проблемы при штурме. – Лапотники разбегутся, едва в городе начнутся перебои с хлебом.
– Лапотники-то разбегутся, а рыцарство? А купечество? А ремесленники?.. – Гильом с тоской в глазах посмотрел на него. – Они-то, почему взбеленились? Им-то что я плохого сделал?!..
Филипп незаметно кивнул оруженосцам, стоявшим у подножия холма с уже готовым мясом и вином в кувшинах, чтобы они быстренько расставляли все яства в палатке Клитона, а сам ответил:
– Я и сам теряюсь в догадках.
Клитон почесал нос, испачканный грязью и глиной, зачем-то посмотрел на свои руки с грязными полосками ногтей, подумал пару минут, после чего произнес:
– Они слишком уж забаловались! Ремесленникам я и так предоставил беспошлинное право обработки английской шерсти, а они в ответ… – он раздосадовано махнул рукой.
– Пойдем, покушаем с дороги, а? – Филипп толкнул Гильома локтем в бок, указывая на походный стол, уже накрытый и сервированный едой.
– И то верно… – Гильом, понуро опустив голову, побрел в палатку.
Фландрия. Пять лье южнее Брюгге. 31 марта.
Почти месяц прошел с кровавого и показательно-жестокого наказания восставшего Ипра. Все взрослые мужчины были повешены, а женщины и девушки подверглись ужасу насилия, погромов и всех сопутствующих прелестей торжества победителей.
Вместо того, чтобы содрогнуться и затихнуть в священному ужасе перед грядущими расправами, Фландрия, словно зачумленная, поднялась на борьбу с неправедным, как ей казалось, графом и его французскими рыцарями, ставшими олицетворением всех их бед, проблем, горестей, невзгод и напастей.
Отряд Гильома метался по стране, сжигая, карая и усмиряя мятежи, но стоило им уйти из, казалось бы, усмиренного городка или бурга, как в нем снова разгоралось пламя восстания. Искры его, попадая на благодатную почву этой вечно взбалмошной и удивительно непостоянной страны, вспыхивали снова и снова, разгораясь гигантским всепожирающим огнем, грозившим рано или поздно поглотить и самого Гильома вместе с его рыцарством.
Отряд графа медленно таял, теряя местных сеньоров, которые покидали войско, ссылаясь на глупые и несуразные отговорки вроде нежелания воевать с собственным народом.
Гильом, стиснув зубы, прощался с ними и все сильнее и крепче привязывался к оставшейся горстке франков, ведомых его другом и товарищем Филиппом де Леви.
Правда, в скорости судьба немного сменила свой гнев на милость и, повернувшись лицом к Клитону, послала ему подарок, пусть и не небольшой, но весьма кстати. Из Германии к нему прибыла группа рыцарей-наемников, всего-то человек тридцать, но, как говорится – дорога ложка к обеду. С их прибытием тяжелая рыцарская конница снова обрела свою мощь,
