странице, будет вечно, беспристрастно и не отрываясь следить за всеми поползновениями, за всеми поступками, мыслями и преступлениями иудейского племени… Око Антисемита не закроется ни перед какими угрозами, ни перед какими проявлениями иудейского человеконенавистничества…»
Установить путь, которым пришел Л. Т. Злотников к таким убеждениям и как укрепился в них, трудно. Но то, что он сам был убежден в своей правоте, — очевидно. Он очень любил изображать в карикатурах «угнетенного» толстосума-еврея и «угнетателя» — нищего русского мужика. Вероятно, именно с этого, еще с детских лет — Л. Т. Злотников, повторю, родился в Витебской губернии — вынесенного ощущения и вырос его антисемитизм. Образование же не только не заглушило детских впечатлений, но, напротив, кажется, еще более укрепило их в Злотникове.
Как и многим, впервые столкнувшимся с «русско-еврейской» проблемой, Злотникову казалось, что именно ему и суждено указать на способ ее разрешения.
«Конечно, мы победим… — писал он в своем журнале, — Они сильны только нашей слабостью, а мы слабы только потому, что недостаточно объединены».
Можно спорить, насколько верно поставлен диагноз, но едва ли это имеет смысл. Прописанным Злотниковым рецептом никто, кажется, и не воспользовался. В том числе и сам Злотников.
На допросах в ЧК он откровенно признавался в этом:
«Ни в какой политической партии не состою, ибо считаю, что всякая партийная программа связывает свободу суждений того, кто в этой партии состоит…
Как урожденный крестьянин, чувствовавший на своей спине все тяготы, не могу сочувствовать тому строю, который существовал до революции или вернее до 1905 года, и разделяю мнение партий, стоящих ближе к народу, то есть демократических. Хот# по некоторым вопросам (аграрному и национальному) несколько отступаюсь и присоединяюсь к мнению партий более правых».
Показания даны в застенке ЧК, и у нас нет оснований заподозрить Злотникова в корректировке своих политических воззрений — ведь именно такая позиция вызывала, как мы увидим, наибольшую неприязнь Урицкого и его подручных.
На первый взгляд уклончивость Злотникова даже раздражает. Как же так? Ишь ты… И демократии ему, видите ли, хочется, и политика предательства интересов русского народа в демократах тоже не устраивает… Нет… Вы уж, батенька, определитесь, пожалуйста, чего вам желается. А то ведь, как у Гоголя — «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича…» — получается… Но ведь несомненно другое. Только у нас в стране почему-то (айв самом деле — почему?) невозможно совмещение демократии с национальными интересами. Это только у нас, в России, уже второй раз на протяжении столетия с помощью так называемого «общественного мнения» удалось по разные стороны баррикады развести патриотизм и демократию… Ни в Англии, ни во Франции такое не могло произойти… Так что позиция Злотникова, не вмещающегося в прокрустово ложе партийных программ, не только не страдает расплывчатостью, а, напротив, выглядит единственно возможной, поскольку она — естественна.
Все это важно для понимания того, что думал и чувствовал Лука Тимофеевич Злотников в мае 1918 года. Мы видим, что он был довольно умным, бесстрашным, но при этом по-своему очень совестливым человеком. Открыто провозглашаемый им антисемитизм базировался не на ненависти к евреям, как к таковым, а на неприятии мифа об угнетении евреев, которым многие представители еврейской национальности довольно ловко пользовались в собственных интересах. Можно не соглашаться с категоричностью постановки проблем в «Пауке», но при всем желании нигде не найдешь там призывов к уничтожению евреев, тем более физическому.
И вот теперь эта прокламация: «Предписание главного штаба «Каморры народной расправы»… Эта фраза: «чтобы их всех, в один заранее назначенный день и час можно было перерезать»… При всем несогласии с позицией, заявляемой в «Пауке» из номера в номер, все же трудно представить, что текст прокламации составлен тем же человеком, который редактировал этот журнал. Злотников не был столь кровожадным, а главное — столь неумным…
Редактируя журнал, он довольно отчетливо представлял себе своего читателя и очень точно адресовался к нему. А кому адресована прокламация? Домовым комитетам, куда она почему-то не поступала? Совершенно неясна и цель прокламации. Запугать евреев? Но едва ли человек, занимавшийся таким сложным производством, как выпуск журнала, не понимал, что сделать это с помощью нескольких десятков прокламаций в огромном городе невозможно. И опять-таки Злотников не мог не понимать, что такая прокламация выгодна прежде всего евреям, особенно если будет опубликована с соответствующими комментариями в еврейских газетах, куда, как установило следствие, он и разослал большую часть «Предписаний».
В чем же дело? Неужели Л. Т. Злотников так поглупел, что не понимал элементарного? Неужели ненависть так ослепила, что разум совсем покинул его?
Нет… Читаешь его показания и видишь: это по-прежнему умный и гораздо более, чем раньше, осторожный человек…
Безусловно, кому-то очень нужно было, чтобы Л. Т. Злотников и был автором прокламации. Он очень уж всей своей прежней деятельностью подходил для этого. Но вот был ли он автором прокламации на самом деле?
Понимаю, что даже постановка вопроса кажется нелепой. Уже на втором допросе Злотников сам сознался в своем авторстве. Кроме того, его уличают показания В. И. Дворянчикова, в фотоцинкографии которого он якобы заказывал печать «Каморры», косвенно свидетельствуют против Злотникова и показания Л. Н. Боброва. Наконец, при втором обыске в комнате Л. Т. Злотникова была найдена и печать «Каморры народной расправы».
Но эти доказательства только на первый взгляд кажутся бесспорными. При более внимательном рассмотрении неопровержимость их становится эфемерной.
Начнем с признания Злотникова. Мы не случайно подчеркнули, что признался он в своем авторстве только на втором допросе, 12 июня 1918 года, проведя в чекистском застенке уже три недели. В руках чекистов «раскалывались», как известно из мемуарной литературы, и более мужественные люди. И трех недель не требовалось чекистам, ч^обы выбить из бравого генерала признание в попытке прорыть туннель в Японию или, на худой случай, — на Мадагаскар.
Признание обвиняемого, данное в ходе следствия, не является бесспорным свидетельством вины. Это аксиома. Особенно если речь идет о признании, полученном в застенке ЧК.
Теперь о других доказательствах…
Итак, во вторник, 14 мая, Л. Т. Злотников получил в фотоцинкографии В. И. Дворянчикова изготовленное для него клише печати. Факт подтверждается показаниями самого Василия Илларионовича Дворянчикова, который на допросе 8 июня заявил: «Относительно того, для какой цели он заказывал это клише, я не знаю и даже не поинтересовался этим при заказе…»
Странно, конечно, что Василий Илларионович даже не спросил, что это за организация, печать которой он изготовляет… Ведь все-таки в мае восемнадцатого года борьба с контрреволюцией шла уже вовсю, и изготовлять печать для организации с таким странным названием — «Каморра народной расправы», даже не поинтересовавшись, что это за организация, было,
