позволили и полуголого снесли вниз, к саням. Не все обошлось гладко при «аресте» годовалого императора. Солдатам был дан приказ взять ребенка, но лишь дождавшись, когда он проснется. Около часа простояли они молча у колыбели, пока мальчик не открыл глаза и не закричал от страха при виде гренадеров. В суматохе сборов в опочивальне уронили на пол четырехмесячную сестру царя Екатерину. Она, как выяснилось потом, из-за этого потеряла слух. Ивана бережно перевезли к Елизавете, и она, взяв его на руки, якобы сказала: «Малютка, ты ни в чем не виноват!» Она крепко прижимала к груди этого ребенка – свой приз, свою судьбу (Анисимов Е.В., 2000).
Хотя Елизавета захватила власть, положение ее было неустойчиво: она не имела полной поддержки среди знати, были поначалу сомнения в верности армии (ведь за ней пошло всего триста солдат). Неясно было, что делать с Иоанном и его родителями. 28 ноября огласили манифест о высылке свергнутого императора, его сестры и родителей за границу, в столицу Курляндии, что было связано с «особливой природной милостью» Елизаветы, ее желанием, как она сказала Шетарди, «заплатить добром за зло». В ту же ночь, в два часа, санный обоз с большим конвоем под командой генерал-полицмейстера В.Ф. Салтыкова по ревельской дороге покинул Санкт-Петербург.
Перед отъездом Салтыков получил инструкцию, согласно которой экс-императора надлежало везти как можно быстрее через Нарву, Дерпт, Ригу до Митавы, оказывая «их светлостям должное почтение, респект и учтивость». Не успел поезд из крытых возков отъехать от Петербурга, как генерал одну за другой получил две новые депеши, требовавшие от него совершенно противоположного: «Ради некоторых обстоятельств то отменяется, а имеете вы путь ваш продолжать как возможно тише и держать роздыхи на одном месте дни по два» и, доехав до Риги, ждать указа (Павленко Н.И., 1999). «Некоторые обстоятельства» заключались в том, что Елизавета пожалела о своем великодушном поступке. Опытные ее сподвижники вопрошали: «А не произойдет ли какого замешания, когда император Иван окажется в чужих краях?» Елизавета опасалась, как бы отец Антона герцог Брауншвейгский вместе с герцогом Мекленбургским, родным дядей Анны Леопольдовны, не воспрепятствовали проезду через их владения Карла Петера Ульриха Голштинского, выписанного императрицей в Россию.
Кроме Юлианы Менгден, семью сопровождали ее сестра Якобина Менгден, полковник А.А. Геймбург, несколько фрейлин и придворных, доктор И. Аззарити, лечивший принца еще в 1733 году, слуги, кормилицы, священник, – всего несколько десятков человек. Наверное, Антон Ульрих вспомнил, как по этой же дороге он прибыл девять лет назад в Петербург, полный радужных надежд. Свита тогда была маленькой, почетный эскорт невелик, но сани летели по заснеженному пути, а из Петербурга навстречу скакали курьеры, требуя ехать еще быстрее, – Императрица Анна желала скорейшего прибытия принца в столицу. Теперь огромный поезд еле двигался; Елизавета явно не спешила выпускать семейство из России.
Тщательная слежка велась за свитой принцев, за их слугами. В мае был арестован и отправлен для следствия в Москву врач И. Аззарити. В чем конкретно он обвинялся, из архивных материалов неясно, известно лишь, что, находясь в тюрьме, он получал какие-то письма. Видимо, Елизавета, приехавшая в это время для коронации в Москву, придавала делу большое значение, если потребовала, чтобы следствие производилось поблизости от нее, а не в столице (Левин Л., 2000).
Режим содержания семьи начали ужесточать, строго следить за возможными контактами, перепиской. В конце 1742 года всех арестантов перевели в Динамюнде – неприступную крепость на Даугаве. Существует предание, что первая дочь Анны, родившаяся в 1743 году уже в заключении, в Дюнамюнде, была названа в честь новой императрицы (Валишевский К., 1989). В январе 1744 года Салтыков получил указ отправить семью в глубь России – в Раненбург (ныне Чаплыгин Липецкой области). Новый лекарь К.Н. Манзей засвидетельствовал, что принцессе надо оправиться после родов. Императрица разрешила задержаться не более чем на две недели и на всякий случай приказала доктору Графу обследовать состояние больной (РГАДА. Ф. 6, оп. 1, д. 335, листы 401–402).
Наконец, 31 января санный поезд из трехсот подвод тронулся в путь. Антон Ульрих спустя много лет вспоминал, что морозы в те дни стояли очень сильные и новорожденная едва не замерзла в холодном возке. Перед выездом Салтыков объявил родителям, что их сына повезут отдельно. По словам генерала, они вышли в другую комнату и плакали там четверть часа, а вернувшись сказали, что подчиняются воле ее императорского величества (Левин Л., 2000).
Начальник конвоя капитан лейб-гвардии Семеновского полка М. Вындомский по ошибке повез арестантов не в Раненбург, а в Оренбург и только в дороге маршрут был уточнен. В конце августа 1744 года в Раненбург прибыл посланник императрицы барон майор гвардии Н.А. Корф с секретным указом. Он должен был ночью отнять у родителей Ивана Антоновича и передать его капитану А. Миллеру, которому приказали везти четырехлетнего малыша в закрытом возке на Соловки, никому его не показывая и не выпуская из экипажа ни на минуту. Примечательно, что Миллер должен был называть мальчика новым именем – Григорий. Корф, судя по его письмам, не был бездумным служакой-исполнителем. Он, понимая, что его руками делается недоброе дело, запрашивал, как поступить с ребенком, если он будет «неспокоен разлучением с родителями». Корфу жестко предписали из Петербурга: «Поступать по указу!». Что пережила Анна, когда ее разлучили с болевшим тогда сыном, трудно представить. Уезжая из Петербурга, она в ответ на обещание императрицы исполнить ее желание, попросила: «Не разлучайте с Юлианой!» Елизавета тогда дала согласие. Теперь она его отменила.
Корф докладывал, что известие о разлучении подруг, о предстоящем путешествии всех как громом поразило. «Эта новость повергла их в чрезвычайную печаль, обнаружившуюся слезами и воплями. Несмотря на это и на болезненное состояние принцессы (она была беременна. – Ю.М.), они отвечали, что готовы исполнить волю государыни». По раскисшим осенним дорогам арестантов отправили в путь (Анисимов Е.В., 1998). Очередная беременность Анны Леопольдовны, холод и бездорожье сделали передвижение семьи из Раненбурга в Соловки крайне медленным. Арестованные прибыли 9 ноября в Холмогоры, где было принято решение зимовать в архиерейском доме.
Барон Н. Корф оставался в Холмогорах всю зиму. 19 марта 1745 года Анна разрешилась от бремени сыном, которого назвали Петром. Появление на свет этого принца было причиной новых волнений для Анны: она поняла, что к ее преследуемой судьбою несчастной семье добавился новый страдалец. Рождение ребенка было скрыто от всех. Н.А. Корф стал его восприемником, а окрестил его с именем Петра иеромонах Илларион (Попов), давший подписку о неразглашении произошедшего «под опасением отнятия чести и
