а когда Неккер попал в немилость, г-н де* вместе с Бурбулоном,[606] врагом опального министра, отправился обедать к Сент-Фуа, хотя от души презирал обоих.
Начал он с того, что бесконечно злословил о г-не де Калонне, а кончил тем, что поселил его у себя. Точно так же сперва он обливал грязью г-на де Верженна, а потом стал втираться к нему в доверие; для этого он использовал д’Энена,[607] но вскоре совершенно отстранил последнего. Рассорившись с д’Эненом, он подружился с Ренневалем,[608] который помог ему вступить в очень выгодные отношения с г-ном д’Орнано,[609] председателем комиссии по установлению границы между Францией и Испанией.
Неверующий, он на всякий случай постится по пятницам и субботам. Выпросив у короля сто тысяч ливров на уплату долгов своего брата, он делает теперь вид, что покрыл их денежками из собственного кармана. Будучи опекуном юного Барт..., которому мать завещала сто тысяч экю, обойдя при этом его сестру, г-жу де Верж..., он собрал семейный совет и уговорил молодого человека не только отказаться от наследства, но даже порвать завещание. А стоило Барт... совершить одну из свойственных юности ошибок, как г-н де* снял с себя обязанности опекуна.
* * *
Все, наверно, помнят, как нелепо важничал и чванился своим происхождением и древностью рода Ле Телье-Лувуа, архиепископ Реймский. В свое время его чванство было известно по всей Франции. Особенно забавно проявилось оно при следующих обстоятельствах. Герцог д’А*, несколько лет не появлявшийся при дворе, вернулся из провинции Берри, где он был губернатором, и поехал представляться в Версаль. По дороге его карета опрокинулась и сломалась. Стоял лютый холод. Герцогу сказали, что починка кареты займет не меньше двух часов. В это время герцог увидел, что выводят перекладных лошадей, и спросил, для кого они предназначены. Ему сказали, что для архиепископа Реймского, который тоже едет в Версаль. Тогда герцог отправляет вперед всю свою челядь, оставив при себе только одного слугу, да и тому наказывает держаться в сторонке, пока его не позовут. Приезжает архиепископ, и, пока перепрягают лошадей, герцог велит одному из слуг прелата спросить у своего хозяина, не согласится ли тот предоставить место в карете дворянину, которому иначе придется томиться здесь еще два часа, ибо его экипаж сломался и теперь в починке. Слуга передает просьбу архиепископу.
— А что это за человек? — спрашивает тот. — Хоть порядочный на вид?
— Да, монсеньер, на вид очень благородный.
— Что это значит «очень благородный»? Одет он хорошо?
— Просто одет, но хорошо, монсеньер.
— Слуги при нем есть?
— Кажется, есть, монсеньер.
— Поди узнай.
Лакей уходит и возвращается.
— Он велел им, не дожидаясь его, отправляться в Версаль.
— Ага! Это уже кое-что, но отнюдь не все. Спроси у него, действительно ли он дворянин?
Лакей уходит и возвращается.
— Да, монсеньер, дворянин.
— Дай-то бог. Пусть он подойдет ко мне, посмотрим, что это за птица.
Герцог подходит, кланяется. Архиепископ кивает ему головой и чуть-чуть отодвигается, чтобы тот мог сесть на краешек сиденья. Тут он замечает на незнакомце крест Святого Людовика.
— Сударь, — обращается архиепископ к герцогу, — мне, право, жаль, что я заставил, вас ждать, но, согласитесь, не мог же я предоставить место в своей карете первому встречному. Теперь я знаю, что вы дворянин. Полагаю, бывший военный?
— Да, монсеньер.
— И едете сейчас в Версаль?
— Да, монсеньер.
— Наверно, подать прошение в какую-нибудь канцелярию?
— Нет, в канцеляриях мне делать нечего. Я должен принести благодарность...
— Г-ну де Лувуа?[610]
— Нет, монсеньер, королю.
— Королю? (Архиепископ отодвигается, освобождая немного больше места на сиденье). Значит, король только что оказал вам какую-то милость?
— Не совсем так, ваше преосвященство. Но это долго рассказывать.
— А вы все-таки расскажите.
— Дело в том, что два года назад я выдал дочь замуж за человека небогатого... (архиепископ снова рассаживается и теснит гостя), но очень старинного рода (архиепископ отодвигается). Его величество соизволил благосклонно отнестись к этому браку (архиепископ отодвигается еще дальше) и даже обещал моему зятю первое вакантное место губернатора.
— Место губернатора? Наверно, в каком-нибудь заштатном городишке? В каком же?
— Нет, монсеньер, это не город, а провинция.
— Что я слышу, сударь! — восклицает архиепископ, забиваясь в самый угол. — Место губернатора провинции? ..
— Да, и сейчас появилось такое место.
— А в какой провинции?
— В моей — Берри. Я хочу передать управление ею моему зятю.
— Как, сударь, вы губернатор?.. Значит, вы герцог д’А*? (архиепископ хочет вылезти из кареты). Что же вы сразу не сказали, ваша светлость? Это же невероятно! В какое положение вы меня поставили! Умоляю, простите меня за то, что я заставил вас ждать!.. Мерзавец лакей не сказал мне... Слава богу, я хоть поверил вам на слово, что вы дворянин, — теперь ведь любой проходимец претендует на дворянство. Этот д’Озье[611] такой бездельник! Я в полном смущении, ваша светлость!
— Успокойтесь, монсеньер. Не гневайтесь на вашего лакея за то, что он счел меня человеком благородным. Не гневайтесь на д’Озье за то, что он подверг вас риску дать место в вашем экипаже старому нетитулованному вояке. И не гневайтесь на меня за то, что я влез к вам в карету, не представив своей родословной.
* * *
ДОПОЛНЕНИЯ
I
Людовик XIV заказал Куапелю[612] портрет герцога Бургундского[613] и велел сделать копию с него: оригинал он хотел отправить в Испанию, а копию оставить себе. Обе картины, похожие как две капли воды, были одновременно вывешены в галерее. Король, предвидя, что окажется в затруднительном положении, отвел Куапеля в сторону и сказал: «Мне не подобает ошибаться в выборе, поэтому я хочу заранее знать, с какой стороны висит оригинал». Куапель показал, и Людовик XIV, второй раз проходя мимо картин, бросил: «Они так похожи, что ничего не стоит их спутать; но приглядитесь внимательно и вы увидите: оригинал — вот этот».
* * *
В древнем Перу право учиться имела одна лишь знать. Наша на это право не притязает.
* * *
«Иной дурак похож на полный кувшин без ручки: так же неудобен в обращении», — говорил М* об одном глупце.
* * *
«Генрих IV был великим правителем, Людовик XIV правил в великую эпоху». В этом словце Вуазенона[614]
