Книга Дочь Водяного - Оксана Токарева

«Если ты о родителях деда Овтая и предыдущих поколениях вашей семьи, то они обитают в стране Тонаши или Туони за рекой из мечей и копий. А Сурай и его братья вместе с детьми поселились в Красной слободе, которая находится в двух днях пешего пути от Аркаима. Но до вечера, думаю, туда доберемся», — со знанием дела пояснил Семаргл.

«Я немного срезал путь, — стушевался эхеле. — Через Аркаим как-то удобнее».

«Да ты просто перед сородичами хотел похвастаться, что служишь шаману и умеешь странствовать между мирами», — насмешливо фыркнул Семаргл.

Михаил еще раз глянул на хрустящих ветками мамонтов, вспомнил коз и коров, которых видел в загонах на пастбищах у городских стен, сопоставил с Запретным лесом, где обитала лишь нежить, и обратился к духам за разъяснениями.

«Лошади и другие питомцы не всегда хотят возвращаться снова мытариться в Явь или, как мамонты Аркаима, идти пастись на поля и в сады Ирия и остаются со своими хозяевами, — поспешил удовлетворить его любопытство Семаргл. — В Славь-то в основном попадают люди добрые и совестливые, которые о домашней скотине заботятся, как о членах семьи».

«А коровы, свиньи, куры? — глядя по сторонам и вспоминая виденную по дороге сюда живность, уточнил Михаил. — Их, что же, не едят?»

«Еще как едят. Разве ты сам запах жаркого не чуешь? — по-кошачьи облизнулся Семаргл. — Они, как и все постройки или утварь, созданы из воспоминаний обитающих в Чертогах предков людей. Но ты, если что, не чинись. Готовят тут так же вкусно и сытно».

С едой, к сожалению, пришлось повременить. Расстояния внутри чертогов Предков оказались значительными. К месту назначения они прибыли уже на закате.

В Красной слободе, где жили родные Михаила, в основном обитали строители советской власти, которые пошли по пути научного атеизма, но при этом прожили жизнь в целом почти праведно и явно не заслужили ужасов Нави или забвения в Обители Беспамятных.

После диковинок Аркаима и архаичных изб и землянок Ярилина городища, где жили древние русы и славяне-язычники, двух-трехэтажные дома Красной слободы смотрелись обыденно и привычно. А украшенные ажурными наличниками фасады и резные деревянные ворота вызывали в памяти улицы сотен старинных городов, застывших в первой половине ушедшего века. Что же касалось жилища прадедов, то оно и вовсе отдаленно напоминало их деревенский дом на Мещере, только выглядело добротнее и намного просторнее. Все-таки оно дало приют нескольким поколениям семьи.

Хотя дед Сурай и дядьки Кочемас и Атямас, случалось, въезжали в освобожденные города на белом коне, впрочем, не брезгуя и лошадьми других мастей, появление праправнука на мамонте их впечатлило.

— Это что же, у вас в мире ученые сумели таких вывести? — поинтересовался дядька Кочемас, который в годы Гражданской был красным комиссаром, верил в образование и прогресс и к научным открытиям относился с трепетом.

— А одежа такая необычная зачем? — поинтересовался дед Сурай, который, по рассказам отца, очень не одобрял стиляг и прочих последователей детей цветов, называя их клоунами или цыганами. — Это что там у вас, мода такая?

Пришлось разочаровывать прадедов, объясняя про шаманское облачение.

— Иначе я бы живым сюда не прошел, — пояснил Михаил. — Меня к вам дед Овтай направил. Примете на постой?

— Как родного человека, да еще с той стороны, не принять, — улыбнулся дед Сурай.

— Ты-то с родителями нас навещаешь, — кивнул дядька Кочемас, имея в виду могилы на деревенском кладбище и в Москве, которые они и в самом деле содержали в порядке.

— И при жизни тоже не забывал, — добавил дядька Атямас.

Он был самым младшим из братьев, прожил достаточно долго и застал правнучатого племянника.

Михаил тоже хранил в памяти воспоминания о дряхлом дедушке, который берег скрюченные заработанным еще при переходе Сиваша ревматизмом ноги и потому ходил летом в валенках. Родители приносили ему продукты и помогали по хозяйству. В чертогах предков он вновь преобразился в лихого вихрастого краснофлотца со старой фотографии. А его братья и их жены выглядели почти ровесниками погибших на фронте во время Великой Отечественной детей.

— Проходи, внучек, не чинись, — словно преодолевая неловкость, засуетился дед Сурай, приглашая правнука в дом. — Только не обессудь, скотинку твою нам негде поставить.

«Скажи им, что определил нас на подворье цариц», — подсказал Семаргл.

«Там же и вправду есть стойла для мамонтов!» — обрадованно припомнил эхеле.

Они обещали сами добраться и заодно разузнать, что творится в Трех царствах и есть ли возможность воспользоваться Радужным мостом, ведущим на остров Буян, или придется все же идти сразу в Навь. А Михаила встретило подворье, где собирали угощение и топили баню.

Хорошенько напарившись и выгнав из тела даже воспоминания о стылой яме и сыплющихся сверху грудах земли, Михаил отдал должное супу с печенью и рубленым котлетам в панировке из ржаных сухарей, которые когда-то жарила бабушка. Духи не обманули. Еда в доме предков действительно насыщала и ощущалась очень вкусной, особенно после недели пути через лес на подножном корме и пустой похлебке.

Сидя за столом, вспоминая имена умерших еще до его рождения родственников, Михаил с интересом разглядывал их жилище. С ностальгией смотрел на изящные венские стулья, круглый стол и резные комоды, которые стояли во времена его детства еще у них дома, пока не купили мебельный гарнитур. Радостно прислушивался к стуку ходиков, остановившихся лет двадцать назад. Узнавал самовар, который на даче топили шишками, давно разбитые тарелки и чашки, дожившую до нового века сберегаемую мамой и Верой стеклянную сахарницу с серебряным ободком.

В этом доме единение с родом ощущалось сильнее, чем в избе деда Овтая. Впрочем, старый ведун, рассорившись с сыновьями и не найдя преемника, застрял на границе миров, в то время как его потомки обрели свое пристанище и ни о чем, кажется, не жалели.

Узнав, куда и зачем Михаил направляется, прадед и дядьки всполошились и разом стали отговаривать его от такого опрометчивого шага.

— Не ходи туда! На той стороне реки Смородины и сам пропадешь, и сына сиротой оставишь, — по-стариковски заохал дед Сурай.

Хотя он и выглядел почти ровесником Михаила, ответственность перед родом, который он в этом доме возглавлял, и прожитые годы накладывали свой отпечаток.

— И рад бы не ходить, — честно глянул на него Михаил. — Только не могу я выползня до скончания века в зеркале держать. Сил у меня на