на что больше не хватало. Пролитое пиво, подсыхая, так же отвратительно липло. В старых, самых лучших пивоварнях так проверяли качество продукта: разливали на лавку и садились в кожаных штанах. Если лавка приподнималась следом за встающим, пиво считалось отменным. Марат, когда об этом прочитал, моментально понял, что эстетика баварских пивоваров не для него.
Впрочем, это не имело особого значения. Пил он всегда крайне умеренно. Что бы там ни говорили про раскрепощение сознания и вдохновение, даруемые алкоголем, он точно знал – это все самооправдания. Выпивка сбивает любые профессиональные навыки, в том числе и актерские. Выпить немного, когда только подступаешься к роли – да, это неплохо, выученные приемы отступают, как будто забываются, и можно увидеть персонажа практически живьем. Но позже, когда эскиз, будь он хоть самый вдохновенный, должен обрести реальную плоть и кровь – жесты, мимику, интонации – тут алкоголь становится разрушительным, точно ластиком стирая все твои навыки и умения.
Но сейчас именно это ему было и нужно – ластик. Чтобы стереть… все. Навыки и умения никуда не денутся, вспомнятся… потом… Но от мыслей больше никак не спрячешься. М-мыс-сли… м-мюс-сли… смешно. Сейчас в его голове вместо м-мыс-слей – м-мюс-сли. А! Вот почему так липко! Он хотел сделать апельсиновый сок, но выжималка куда-то делась, пришлось выдавливать оранжевый мяч вручную…
Перед глазами появилось что-то белое. И мокрое. Салфетка или полотенце?
– Вы, кажется, хотели руку вытереть.
Марат поднял глаза:
– Вы… вы кто?
– Мы договаривались о встрече.
– До-го-ва-ри-ва-лись? – медленно, почти по слогам выговорил Марат. Язык, хоть и натренированный скороговорками и прочими упражнениями, сейчас слушался плохо.
– Вы обещали мне интервью, – терпеливо объяснил тот, что стоял сверху.
Почему он – сверху? А! Потому что я сижу на полу. Почему – на полу? Не помню… Как он сказал?
– Ин-тер-вю? – ай, какой молодец, выговорил! – Может быть… а какое издание? – это-то он сообразил. Раз при незваном госте нет ни камеры, ни оператора, значит, интервью не для телевидения. И слава богу! Хорош бы он был сейчас в кадре! Даже в фотографическом. Но фотографа этот непонятно кто с собой тоже не привел, вот молодец! Откуда такой взялся? Ответил что-то невнятное: не то «Большой город», не то «Show story». Или это он сам не расслышал? Не только язык заплетается, но и слух подводит. Глаза-то точно: фигура посетителя то расплывается, то вовсе раздваивается.
– Вам бы унитиол по вене пустить, – сказал гость непонятное. – Или хотя бы регидрон и янтарку. хотя бы и перорально.
– Не надо! Не надо мне ничего пускать! Я не хочу!
– Печень свою не жаль? И в голове, небось, туман непроглядный? Не тошнит еще?
– Не тошнит! Пусть туман! Так… лучше. Давайте ваше интри… интер… инветрю… задавайте вопросы, короче.
– Вы ведь нечасто напиваетесь? – допрашивал расплывчатый. – Нет, это я не для интервью, мне на самом деле ваш организм жаль.
– Мне… сейчас… надо. А вы почему… про лекарства…
– Наркологом когда-то был. Надоело, ушел в журналистику, но навыки остались.
Марат потянулся за бутылкой, гость перехватил, Марат потянул вожделенный сосуд к себе… коньяк полился на пол. Не весь, но жалко было – ужас как.
– Что вы наделали! – воскликнул он совсем внятно. От возмущения даже язык заплетаться перестал.
– Я наделал? Впрочем, да, действительно я. Вам бы остановиться.
– Но мне… надо. Надо, понимаете?
Гость зачем-то посмотрел Марату в глаза – очень близко, словно загипнотизировать хотел, пощупал пульс, царапнул ногтем запястье.
– Ай! Вы чего это? Зачем?
Тот не ответил, подумал немного, вытащил из-под мышки довольно пухлый кожаный портфель, а из него – бутылку. Коньячную.
– Прихватил для легкости беседы. Ладно, так уж и быть. Пьете вы, судя по всему, нечасто. От одного запоя точно цирроз не заработаете. И прочий ливер, включая сердце, вполне на уровне. И нервные рефлексы на удивление. Так что пейте, если уж так приспичило. Что ни говори, алкоголь – самый доступный и, если меру знать, самый безобидный из всех известных человечеству транквилизаторов. Не считая физической нагрузки, разумеется. Но вы же сейчас не пойдете штангу тягать или педали крутить? И уговаривать бесполезно?
– Аб… абсолютно.
– Ладно, так хоть присмотрю, чтоб вы до сердечного приступа не допились. А то тоже, знаете, некоторые силу воли кидаются демонстрировать: неделю мужик не просыхает, потом вдруг – баста, говорит, хватит, стоп машина. И, что характерно, нередко так и случается – стоп машина.
– А что, можно допиться до сердечного приступа? И прямо до смерти? – Марат подумал, что, может, он и не виноват, может, у бомжей тех просто сердечки были уже изношенные, не выдержали. То есть он виноват, но – не очень. Так сложилось, что ж теперь.
– Допиться – это вряд ли, – ответил туманный гость. – А вот тяжелый абстинентный синдром, тот да, может и до летального исхода довести.
– На крышу пойдешь? – предложил вдруг Марат, почувствовав к этому незваному (или званому, только забытому?) гостю неожиданное доверие. С ним было… уютно.
– На крышу? – словно бы удивился тот. – Тебе сейчас только по крышам лазить, в таком состоянии.
– Не! Там нормально. Я ж на край не полезу, я что, совсем ку-ку? Душно тут… Пошли? Я тебе такое интре… инветрю дам, все обзавидуются! Все-о-о расскажу! Все-все-все!
– Ладно, пошли, – усмехнулся гость. – А то ведь, если один туда полезешь, не ровен час, сверзишься.
Воскресенье, 26 мая
* * *
От «Косынки», которая обычно помогала худо-бедно собрать мозги в кучу, сегодня толку не было. Даже компьютерная колода, копия той, знакомой с детства, почти раздражала. И каракули на белом листе никак не желали складываться не то что в схему, а хотя бы в ее подобие. Вот куда ведет эта стрелочка? К этому квадратику? Или к тому кружочку? Или вовсе никуда?
Театр. Все не то, все невзаправду. Нарисованные улыбки. Заученные жесты. Не люди – роли. Персонажи.
Или вот да, карты в колоде. Если колода сложена правильно, сойдется любой, даже самый заковыристый пасьянс. А если стасована случайным образом – тут уж как повезет. Эта колода, конечно, перепутана. И карты лежат рубашкой вверх. Думаешь, там семерка пик, а там валет червей. Или туз. Или вовсе джокер.
Мертвая костюмерша в петле.
Мальчик Марат, которого девушка с редким именем Иллария заметила незадолго перед смертью костюмерши. За неделю до того. Как? Ведь Марат утверждает, что был в это время на съемках. Вернулся накануне той эксгумации. Утверждает. Врет? Не обязательно. Лара могла перепутать день, разве нет? Что ей соседкины посетители?
