21.02.17 23:47
статус: приватный
защита: max
джокер: как можно быстрее, умоляю
рубль: место и время желаемого контакта?
джокер: на ваше усмотрение
машину он ставит возле клуба, стоянка охраняемая, и камеры там
выступает каждый вечер, днем приваты бывают, охрана никакая, камеры на входе и еще где-то в коридорах, не знаю точно
рубль: способ контакта?
джокер: на ваше усмотрение
только быстрее!!!
рубль: аванс пятьдесят процентов, начало реализации по подтверждению платежа
джокер: я переведу деньги и сразу уеду
рубль: это очень упростит дело
* * *
Тьфу ты, дьявол, опять забыла телефон отключить!
– Федь, я попозже перезвоню, ладно?
– Ага, как же! – возмутились в трубке. – Сперва попозже, потом завтра, потом еще что-нибудь, – голос дяди Федора звучал по-детски обиженно. – Ты должна с ней поговорить!
Это было до того не похоже на всегда добродушного Федьку, что Арина даже растерялась. Чтобы он – и вдруг «должна»?!
– Федь, давай все-таки не сейчас, а?
– Ну а когда? – вопросил тот почти жалобно. – Наши аргументы она вдребезги разнесла, на тебя одна надежда. Когда ты дома появишься?!
– Скоро-скоро, Федь, вот честное-пречестное слово! – Арина вложила в голос безмятежную уверенность, которой вовсе не испытывала.
И с тяжелым вздохом повернулась к ожидавшему ее красавцу-мужчине, окидывая рассеянным взглядом окружающую роскошь. Пухлые кожаные диваны – цвета не то слоновой кости, не то застиранной простыни, тяжелые бархатные шторы, бронзовые светильники, низкий стол темного стекла. В закутке возле двери деликатно прикрыт шторой еще один столик, поменьше, но повыше. На нем пристроен уставленный будущим обедом поднос, похоже, серебряный. На массивном блюде – четыре шашлыка, из-под которых наивно высовываются уже довольно понурые кудерьки киндзы, укропа и петрушки. Стеклянная чаша полна фруктов. В низеньком темного дерева поставце – несколько бутылок с затейливыми этикетками и два бокала. В общем, шик, блеск, красота! Единственное, чего не хватало в этой нарочитой роскоши – уюта. Или, быть может, гармонии. Как будто не живой интерьер, а экспозиция в мебельном магазине, выстроенная равнодушным дизайнером, собравшим с бору по сосенке – зато богато! – все подряд, не задумываясь, лишь бы пошикарнее. Вульгарная «роскошь» вдруг показалась Арине жалкой.
И непритязательная униформа официанта, в которую красавец-мужчина был облачен – темные брюки, белая рубашка, бордовый жилет – совсем не подходила к хищному разлету бровей на матово-смуглом, почти неприлично красивом лице.
Сейчас, впрочем, от этой красоты мало что осталось.
Слепяще белую рубашку усеивали неряшливые бурые пятна, смуглая кожа посерела, даже волосы как будто потускнели.
Да и от лица, в общем, осталась лишь половина – левая.
Правая же, залитая уже темными, застывшими, как и лужица мясного сока под шашлыками, потеками выглядела не частью лица, а произведением гримера из малобюджетного триллера.
На месте правого глаза запеклась округлая, по форме глазницы, тьма, из центра которой угрожающе торчала узкая, черненой стали полоса, издевательски поблескивавшая изящными завитками навершия.
– Тьфу, пропасть! – вполголоса выругался торчавший у двери Молодцов, опер, может, не столь обаятельный, как всеобщий приятель Мишкин, но въедливый и дотошный. – Вроде всякого навидался, а даже меня озноб пробирает. Ну ладно застрелить, ну задушить, отравить, сковородкой по кумполу приласкать – но чтоб вот так…
– Скажи лучше спасибо, Иван Сергеич, что он свежий, – бросила, не оборачиваясь, склонившаяся над телом красавца-стриптизера худенькая большеглазая Ярослава Мирская, которую частенько принимали за старшеклассницу, и уж никак не за судмедэксперта с десятилетним стажем. – И лежит не в вонючем подвале, где на тебя крысы сверху падают, и не за промерзлыми гаражами, где собственных пальцев не чувствуешь. Тепло, светло, убили недавно, даже личинок еще нет.
