снизошёл до меня! Спасибо за уроки Твои, ибо я прозрел!» — повторяю я каждый день, стоя на коленях. Отныне я абсолютно уверен, что Он слышит меня и что я не одинок в этой Вселенной.
— Здравствуйте, Татьяна! — бодро поприветствовал Гордеев, и она улыбнулась ему в ответ, слегка приподняв уголки губ.
— Танюша, золотце, — суетился я, пытаясь снять с неё плащ, — ты проходи, присаживайся… Сапожки-то снимай, а то девчонки уже успели к твоему приходу полы надраить и даже бельишко простирнуть.
— Что ты несёшь? — небрежно бросила Таня.
— Знакомьтесь! — крикнул я с торжественным видом, словно заправский мажордом, забегая чуточку вперед и вытягивая руку по направлению к гостье. — Это Татьяна Шалимова! Удивительная и непредсказуемая! А это… — начал я представлять наших дам и вдруг запнулся, потому что у меня из головы вылетели их имена: не то Анечка, не то Леночка, не то Оленька…
— А это… — повторил я, глядя на Гордеева многозначительным взглядом, в надежде, что хотя бы он помнит, как их зовут, но, по всей видимости, приход Татьяны его совершенно деморализовал, и ему уже всё было безразлично.
Эту немую сцену прервала Татьяна.
— Ну-у-у, Мансуров, — разочарованно произнесла она, — я гляжу, ты совершенно не меняешься. Как всегда — тёлки и бухло. Если бы ты с такой же одержимостью зарабатывал деньги, ты бы уже давно был олигархом. Но твоя проблема заключается в том, что бабы тебя дают бесплатно.
Я начал оправдываться:
— Да мне никто не нужен, кроме тебя! — Я смотрел на неё, как смотрит нерадивый ученик на строгого учителя. — А этих профурсеток Гордеев притащил! — Блондинки посмотрели на меня с ненавистью и недовольно заёрзали на табуретах. — Слава, ну что ты молчишь? Расскажи, как всё было!
Он растерянно улыбнулся и тут же брякнул не моргнув глазом:
— Да они сами навязались на мою голову, шалавы беспонтовые. Так… от скуки их прихватили, чтобы поржать.
После такого вероломства девочки аж подпрыгнули и с места ринулись в карьер.
Когда они маленьким табуном пробегали мимо, Татьяна добродушно улыбнулась и спросила их:
— Может, такси вызвать?
Столкнувшись в узком проёме дверей, они карикатурно протиснулись в прихожую и начали барахтаться в кладовке, и вновь у меня появилось ощущение дежавю, или точнее сказать, послевкусие бородатого анекдота…
Подружки пыхтели и толкались, напяливая свои дешёвые дерматиновые курточки. У маленькой долго не получалось надеть сапог, а потом и застегнуть его, — она тихонько материлась себе под нос и злобно дёргала «молнию», но так и убежала, волоча за собой голенище. Её подруга так суетилась, что обломила свой накладной ноготь, который я на следующее утро нашёл в кладовке, — это была пластмассовая чешуйка пурпурного цвета. Когда я открыл дверь, они рванули галопом, как лошади на скачках.
— И осторожнее там! — крикнул я вдогонку. — У нас на районе шпана лютует!
Было слышно, как грохочут по лестнице каблуки. Они даже повизгивали, как поросятки от нетерпения: им так хотелось быстрее вырваться на волю. Хлопнула дверь в парадном, и они навсегда исчезли из моей жизни.
— Им и такси не надо, — с кривой ухмылкой заметил я, вернувшись в комнату. — Они так резко стартанули, что доберутся до города за пять минут.
Таня отреагировала на это довольно странно:
— Если бы я знала, что всё этим закончиться, никогда бы не приехала… А если эти дурёхи наткнутся на каких-нибудь отморозков? А вам всё хаханьки… Смешно дураку, что ухо на боку.
— Да-а-а, и с партизанами как-то нехорошо получилось, — вспомнил расхожую шутку Гордеев.
— Ой, да ладно, — резко парировал я. — Им с гопниками не привыкать… Договорятся как-нибудь.
— И вообще, — подытожил я. — Пока не кончилась водка, шоу должно продолжаться!
Она кинула на стол довольно плотоядный взгляд, и Гордеев тут же подхватил:
— Картошечка, салатик, кубанское вино… Икра заморская — кабачковая… Присаживайтесь, Татьяна, откушайте с нами. — А я уже вынимал из серванта чистую тарелку и фужер.
Гордеев был слегка расстроен, но виду не подавал. На губах его застыла фальшивая улыбка, а вместе с этим была утеряна легкость общения: огонь в нем окончательно погас, и он чадил напускным остроумием:
— Татьяна, ну слава богу, что Вы приехали, а то мы уже от скуки начали помирать с этими матрёшками. Ну-у-у-у-у таки-и-и-е непроходимые дуры! Только тряпку не жуют! — Он хохотал так, словно его щекотали под мышками. — Махровые блондинки, бля! А что у вас, говорит, музыка, как на похоронах? А это, между прочим, Фрэнк Синатра. Поставьте нам, говорит, группу Demo… Солнышко в руках. У меня аж колики от них начались!
А Шалимова в это время молча уплетала картофель с тушёнкой, и, казалось, абсолютно его не слушала. Она ни разу не посмотрела в его сторону и ни разу не кивнула головой в знак одобрения, а когда он закончил глумиться над бедными простушками, которые, между прочим, «тоже хотят любить и рожать детей», она спросила невнятно, набитым ртом:
— А что вы так долго не открывали, ребятушки-козлятушки?
Мы слегка растерялись и не знали, что ответить, но Гордеев, как всегда, нашёлся…
— Нам не хватило наглости вот так просто открыть, — с наигранным смирением ответил он и начал ковырять вилкой салат. — Эдичка тут метался как тигр в клетке… Даже хотел этих «матрёшек» с балкона выкинуть… Кое-как удержал.
С глубочайшим удивлением я посмотрел ему прямо в глаза, словно спрашивая: «Откуда ты знаешь?» — а он подмигнул и тихонько прошептал мне на ухо:
— Некоторые твои мысли бывают слишком громкими…
Я остолбенел от досады и смущения, как это бывает с теми, кто прилюдно испортил воздух. «Неужели я опять начинаю терять контроль, как это уже случалось в моей жизни», — подумал я, вспоминая с содроганием сердца о том, что опять надвигается осень и что вновь полетят сухие мёртвые листья и журавлиный клин в синем небе.
— Так вот, Татьяна, — продолжал Гордеев, — давайте не будем кидаться какими-то лошадиными предъявами, а просто выпьем за любовь. — Она улыбалась своему отражению в бокале и ответила ему с некоторой иронией:
— За любовь, говоришь? Ну давай — за любовь.
— Может, хочешь на
