Сержанты ютились в десантах, выгоняя оттуда молодёжь. С тыльной стороны дома капитан разрешил разжечь костёр. Калядин принялся организовывать стол для офицеров. Кормил их хлебом, килькой и луком. Меня нашёл Юра Казаков. Лез с расспросами и буханкой хлеба. Фляжка сладкого чаю и консервы пришлись кстати и провалились в желудок, как в бездонную яму. Я так и не понял, ел я или нет. В обмен на угощение он попросил меня подежурить на связи в нашей машине. Я согласился сразу. Ноги меня уже не держали. Я положил радиостанцию в десант и полез в башню, а Юра пошёл греться к костру. Больше я его никогда не видел – ни его, ни Бембетова.
Когда Казаков подошёл к костру, он встал рядом с Булатом. Они ведь друзья, оно и понятно. Кто-то из парней спросил Фиксу о том, где его пулемёт. На что тот неохотно отошёл от костра и скрылся в темноте, пытаясь отыскать своё железное чудовище. ПКМ стоял на земле у одной из машин взвода на сошках и в полной боевой готовности. Впервые за всю службу Фикса забыл поставить его на предохранитель. Поднимая пулемёт с земли, парень по привычке положил палец на спусковой крючок. Ствол оружия дёрнулся, выплюнув очередь прямо в толпу у костра. Ершов, находясь рядом, резким движением вырвал оружие у бойца из рук, но было слишком поздно. Пули попали Булату в грудь и в пах, двумя синхронными ударами вытолкнув его из круга. Остальные пули поймал Юра. Своей рукой и ногой. Кричал он от боли громко, чем перепугал всех вокруг. Крутился, как волчок у костра, на спине и орал. Ногу и руку перетянули жгутами. Понесли бойца в кузов «шишиги». Пробитый сапог на ноге Казакова наполнила кровь. Под тяжестью крови сапог спал с ноги, и это почувствовал парень.
– Сапоги, – орал он уже не от боли, а от обиды, – блядь, поднимите мой сапог, пацаны!
Кто-то даже ринулся искать сапог в потёмках, но безрезультатно. Двигатель «шишиги» завёлся и увёз раненого Юру и мёртвого Булата в тыл. Так прошла первая ночь общевойсковой операции. Меня спасла моя усталость. Я ведь тоже хотел погреться у костра той ночью, но уступил место другу.
Бойцы третьего взвода
– Не повезло Булату, – сказал тихо Бригадир, сидя у костра на корточках и грея озябшие пальцы. – Я думал, он с братом встретится, перевод получит, а тут такое. А если и брата тоже?
– И свадьбы теперь не будет, – вставил кто-то из бойцов.
– Заткнитесь, – перебил голоса Титов, – Фиксе в данном случае повезло меньше всех. Теперь посадят лет на пятнадцать строгого режима. Будет с урками баланду хлебать.
– Может, особый отдел разберётся? – с надеждой спросил Бригадир.
– Это когда они разбирались-то? – повысил голос сержант. – Закроют и всё. Да и разбираться тут не в чем. Это халатность, «слоны», здесь никого не волнует, насколько вы устали, не выспались, не пожрали. У вас в руках оружие, и оно убивает. Виноват только Фикса. Не взводный, не ротный, не сержант, а он сам. Это вам урок вполне наглядный и, надеюсь, поучительный.
За пулемётчиком приехали через час. Он сидел молча на земле, на том месте, где стоял пулемёт. В темноте я не мог различить выражение его лица, но мне казалось, что он плачет. Вокруг него крутились наши офицеры и о чём-то громко спорили, но он не обращал на них никакого внимания. Бойцы комендантской роты подняли его под руки и увели к своей машине. Теперь и Фиксу я больше никогда не видел.
К конвойным подбежали дембеля нашей роты с угрозами:
– Попробуйте троньте его пальцем, и мы к вам в гости наведаемся, крысы тыловые!
– В «зиндане» он будет сидеть до следствия, а там уж как краснопёрые решат, – ответил сержант комендатуры. – Сигарет ему сразу дайте.
– А вы, что, ему даже закурить не дадите? – спросил Киря.
– Не положено! – крикнули ему в ответ с отъезжавшей машины.
Больше я уснуть не мог. Медленно наступал рассвет, так же медленно, как и мы. Если бы можно было поставить эти дни на быструю перемотку, то это сделали бы все, включая офицеров. Дальше мы немного прокатились на броне. Наши машины с трудом разворачивались в узких улочках бетонных джунглей. Постоянно сверялись карты, постоянно работала связь с соседними ротами, которые вели наступление параллельно нашей. Перед выходом на одну из центральных дорог города спешились. По центру шоссе наш снайпер заметил белую «Волгу». Вокруг с десяток бородатых мужчин кавказской национальности.
– К бою! – дал команду ротный по связи.
Третий и второй взвод, почуяв легкую добычу, рванули окружать неизвестных по флангам. Первый взвод внаглую попёр вперёд короткими перебежками, от укрытия к укрытию.
– Стоп! – закричал Герасимов. – Не стрелять! Товарищ капитан, у них белые повязки на руках. Это что значит, опять свои?
– Это значит ополчение, – ответил ротный сержанту и передал команду «отбой» повзводно.
Мы подошли вплотную. Оказалось, это чеченский ОМОН. Стоят и решают, куда им двинуть и к кому бы прибиться, чтобы повоевать. Угостили нас сигаретами «Золотая Ява». Немного посмеялись и разошлись. Замполит недоверчиво и недружелюбно смотрел чеченцам вслед, но ротный успокоил его тем, что сзади идёт бригада внутренних войск и их встреча неизбежна. Впереди богатый район и, по всей видимости, элитная школа. Пьяный контрактник, дыша перегаром в лицо капитану, предлагает зачистить её в одиночку. Истомин отбирает у него оружие и выдаёт сапёрную лопатку. Все смеются. Но ротному не до шуток. Слева на нас вылетает танк с эмблемой ВВ на башне. Механик спрашивает, не проезжала ли колонна танкистов. Заблудился, бедолага. Мы показываем ему, где у нас тыл. По крайней мере, не сожгут. Замполит почему-то «большую коробочку» назвал «большой копеечкой». Видимо, опять перепугался или имел в виду стоимость танка Т-72. Мне кажется, мы тоже заблудились. В соседних кварталах идут бои, а у нас тишина. Может, нас Бог бережёт или особый маршрут на карте? В школе пустота. Все классы загажены, стёкла выбиты и парты сожжены. На стенах опять арабские, а может, и чеченские буквы и имена. Видимо, ученики этой школы оставили свои автографы и на стенах, и на полу. Далее проскочили дворы, зачищая дома один за другим. Вышли к большому кирпичному особняку.
– Вот тут перекурим, – объявил ротный. – Организовать круговую оборону. Не расслабляться, мы почти в центре.
Рядом с гаражом перевёрнут автомобиль марки «Ока». В салоне несколько цинков с патронами и пистолет Макарова. Стена особняка отсутствовала, и нашему взору открылась богатая чеченская гостиная с камином и коврами на стенах. Я рванул на второй этаж и наткнулся на огромную библиотеку. К сожалению, взять там было нечего. Вся литература либо на арабском, либо на других заморских языках. На полу лежала чёрная записная книжка. Открыв её, я с первых страниц понял, что это оперативный дневник одного из полевых командиров. Часть записей была на русском языке. Спустившись, я передал книжку ротному.
– Ба! – вскочил с кресла-качалки капитан. – Вы знаете, у кого мы в гостях, ребята? Мы в доме самого Мовлади Удугова. Главного идеолога армии Ичкерии. Короче, он у них как наш замполит, если проще выражаться.
Истомин растопил камин дорогой мебелью Удугова и открыл банку сгущёнки. Я вышел в сад и уставился на большие детские качели на чёрных толстых цепях. Между яблонями и абрикосами камнем вымощены аккуратные дорожки. Под кронами лысых деревьев стоят лавочки, и по центру симпатичная беседка с летней кухней. Я даже представил, как тут готовили шашлык и лаваш. Пили красное домашнее вино, срывая фрукты прямо с деревьев. Сюрпризов, таких как мины-ловушки, мы здесь не обнаружили. Хозяева покидали дом спешно, оставив довольно много ценных вещей, включая настоящее столовое серебро. Я впервые грел руки у большого камина, вглядываясь в рисунки на коврах. Неусидчивая пехота зачистила соседние дома, где обнаружила труп женщины с пулевыми отверстиями в спине. Определить, кто она по национальности, мы не смогли. Её лицо обглодали крысы, которые ринулись в разные стороны, едва услышав наши шаги. Мы проверяли погреба, где находили большое количество вина и еды. Всем этим добром набивали
