зацепиться за бортик, но пальцы лишь скользили по гладкой поверхности. Вода забивалась в нос, в рот – невозможно было закричать или хотя бы дышать.
Он прыгнул за ней. Помог держаться на воде и доплыть до противоположного конца бассейна, где уже можно было достать ногами дно.
– Я думал, ты хочешь прыгнуть, – бубнил Габриэль, стоя позади сидящей на полу девочки. Она вся дрожала, пыталась отдышаться. Он принес полотенце, сел перед ней и, накинув его на плечи, пытался поймать ее взгляд. – Слышишь? Прости… Я думал…
Робин подняла на него свои оливкового цвета глаза, и парень сразу замолчал. Он не мог сказать, что это было – наваждение, любовь с первого взгляда, страх. Только в тот же самый момент он понял, что хочет всегда сидеть вот так, напротив, и смотреть в ее глаза.
– Я поняла, – спокойно ответила девочка. – Ты думал, я хочу прыгнуть. Но спроси в следующий раз.
Она не закатывала истерик, не кричала, не пыталась ударить, не побежала жаловаться тренеру. Просто встала и, немного пошатываясь, пошла в раздевалку. А он сидел, уставившись ей вслед, и не мог пошевелиться.
– Я Габриэль! – крикнул он, и голос эхом отразился от пустых стен. Робин остановилась, задержалась на мгновение и пошла дальше, так ничего и не ответив.
В следующий раз, когда они встретились у бассейна, девочка сама к нему подошла, встала рядом и улыбнулась.
– Привет. Я Робин.
Она думала о нем все эти дни. Эти оливкового цвета глаза, эта забота, с которой он накрыл ее полотенцем, и… его имя.
«Робин и Габриэль».
Все это вертелось в голове, трансформировалось, меняло форму – совсем как вода в бассейне. Податливо, но с усилием. Она не хотела любить его, но каждый день, каждая встреча до этого момента решили все за нее.
Они встречались только на тренировках, а потом шли куда-нибудь. В лес, в кафе, в кино. Им было хорошо вдвоем и всегда было о чем поговорить, поспорить, помолчать.
– Я уеду на лето, – сказал Габриэль, когда они сидели в парке прямо на зеленом газоне и кормили толпящихся вокруг голубей. – Мне нужно увидеть маму.
– Понятно. – Робин улыбнулась и кинула целую пригоршню хлебных крошек. – Я буду скучать.
Это был их первых поцелуй. Робкий и нежный, а потом грубый и страстный. Габриэль давно хотел ее поцеловать, но боялся отпугнуть. Но одна мысль о том, чтобы расстаться на целое лето, придавала ему решимости.
Он просил не провожать его, но в тот последний перед отъездом вечер они встретились и впервые любили друг друга у него на мансардном этаже, на старом продавленном матрасе. После этого он задремал, а Робин долго сидела и смотрела, как шевелятся длинные черные ресницы, как чуть подергиваются губы, как от каждого движения его длинные волосы рисуют узоры на шее. Она взяла ручку и нарисовала символ бесконечности почти у самого уха. Он открыл глаза – темно-зеленые в этом полумраке – и улыбнулся.
– Что ты там нарисовала? – сонным голосом спросил Габриэль.
– То, как сильно я люблю тебя, Габби, – прошептала Робин и покраснела. Они не говорили о любви. Но разве было другое более подходящее для этого время?
– Бесконечно, – еще шире улыбнулся парень. – Я прав?
Она засмущалась еще больше, кивнула и легла рядом, положив голову ему на грудь.
Он не сказал ей тогда, что любит. Но ей этого было и не нужно. Она ждала все лето, вспоминая тот день как самый счастливый в жизни.
А после его возвращения все изменилось.
– Габби. – Робин встречала его на автобусной станции – узнала от отца, когда он приезжает. Габриэль лишь мельком посмотрел на нее и прошел мимо, чувствуя себя последней сволочью.
Она не пошла за ним и больше не подходила первая. Как будто сбылся самый страшный кошмар – она всегда боялась быть отвергнутой, и теперь это случилось снова. Он, кому она доверилась, бросил ее, как и отец. Как мать, пытаясь покончить жизнь самоубийством.
***
– Робин?
Сердце бешено заколотилось. Девушка закрыла глаза, рука опустилась, фотография выпала из ослабших пальцев и упала на холодный песок.
– Габриэль.
Она не сказала – она выдохнула его имя. И с ним выдохнула последний воздух, который еще держался в мертвом теле, почувствовав, что выдохнула последние силы, питающие ее и наполняющие живительной силой, приведшей на этот пляж, к этому человеку.
Робин кожей чувствовала его присутствие, но боялась обернуться. Столько всего было пройдено, такой длинный путь…
Она доверилась чувствам и ударила ножом человека, напомнившего ей отца коротким окликом «Бобби». Ударила потому, что ненавидела и любила за то, что его постоянно не было рядом. Как никогда не было рядом Габриэля Хартмана…
Она топила в море женщину, лишь мимолетно похожую на противную старуху – ее бабушку, нещадно утащившую внучку из сказки. «Робин и Габриэль». Начало ее любви, положенное на берегу моря под развевающиеся путы плетеных ловцов снов.
Она пила лимонад из рук пятилетней девочки, в которую превратилась здесь ее мать, а потом сбросила ее с обрыва. Мать, чьими глазами всегда смотрела на отца, на мужчин… И чью преданность и верность пронесла через всю свою жизнь, беззаветно отдав себя одному человеку, пусть и никогда не была с ним по-настоящему.
Она вновь пережила ужас того самого дня в лесу, после которого любое мужское внимание – пусть даже внимание Габриэля Хартмана – стало для нее вечным напоминанием о том, что тогда чуть не случилось. И нельзя было простить это «чуть». Зато можно было сказать о том, что чувствуешь. И слов теперь всегда будет достаточно.
Она спустилась в самый ад и заживо сгорела в церкви, в которую приходила раз за разом, раздираемая чувством вины за свои греховные мысли, и ненавидела себя за них, и ненавидела того, чьи заповеди боялась нарушить.
Она отдалась мужчине под аккомпанемент колес, пытаясь впервые выразить свою любовь к человеку, чью фамилию всегда носила. И кого постоянно искала в других, а нашла в Габриэле Хартмане, но также бежала от своих чувств, борясь со страхом быть снова отверженной.
Она позволила молодой невинной девушке рвать себя на клочки, как ее саму рвала на клочки ревность и зависть, когда она видела того, кого любила, с другими. Со своей сестрой.
Она сделала так много в этой загробной жизни, но еще больше она сделала до того. Когда решила умереть за любовь.
***
Молчание затянулось. Свет, до этого яркий и насыщенный, вдруг померк. Робин ждала, что он подойдет,
