снабжения. Но вряд ли оно пойдёт к плавбазе раньше, чем через месяц. Да и потом, чтобы попасть на «Колыму», надо иметь предписание от треста, и должность моя на китобойце занята…
— Но ты же вышел, сам говоришь, что разобрались, должны тебе твоё место вернуть.
— Завтра пойду в трест, будем разбираться — подытожил я разговор. От выпитой водки, меня порядком развезло, сказывалось отсутствие нормального питания во время заключения. Хотелось помыться и лечь спать, и дрыхнуть не просыпаясь несколько дней. Впервые я не чествовал грозящей мне опасности и беспокойства — надо Ирке радиограмму ещё отбить, что со мной всё в порядке.
— Правильно! В первую очередь! Переживаю я за неё, очень уж она тебя любит Витя. Думала я раньше, что баловство всё это, просто влюблённость, а она как жена декабриста за тобой готова была в Сибирь ехать. Хорошая всё же у меня девочка…
— Хорошая, и я никогда этого не забуду. Я вам клянусь, что от меня она никогда ничего плохого не увидит. Такую жену найти — всё равно что в лотерею выиграть.
— Повезло вам. Такая любовь и вся жизнь впереди — вздохнула тёща — иди помойся, я тебе чистое постелю, и одежду твою в порядок приведу. Завтра тебе надо быть в форме.
Проснулся я рано. Позавтракав на скорую руку, я одел свой китель с прикрученным на своё место орденом, и в первый раз отправился в трест, которому подчинялась наша флотилия.
Отдел кадров моему появлению не обрадовался. Нет, они конечно сделали вид, что рады воскресшему передовику и лучшему гарпунёру Владивостока Витьке Жохову, только вот что со мной делать они понятия не имели. Так и не добившись внятного ответа от кадровиков, я попытался попасть на приём к начальнику треста, но был вежливо отшит, с предложением подойти через пару дней, когда у начальства уляжется в голове тот факт, что я снова у них в штате. Расстроенный я вышел на крыльцо, собираясь покурить и продолжить «штурм», где и застал бывшего капитан-директора «Алеута». Сергей Наумович выглядел скверно, и так худой, сейчас он больше походил на узника концлагеря, чем на самого себя. На густой шевелюре добавилось седых волос, на носу шрам. Он так же, как и я был в черном кителе и с орденом Ленина на груди и уверенной походкой направлялся в трест.
— Витя! — бывший шеф обрадовался мне как родному, перескочив через несколько ступенек он обнял меня — жив чертяка! А знал, что тебя голыми руками не возьмёшь! Когда выпустили?
— Вчера.
— А меня две недели назад. Да уж… попали мы с тобой как кур в ощип. Слушал уже, что «Алеут» ушёл?
— Слышал. И чего нам теперь делать? — я с надеждой посмотрел на бывшего начальника.
— На «Алеут» мне уже не вернуться — лицо капитана помрачнело — я назначен на краболова «Коряк», когда он вернётся с рейса. А пока оформляю командировку в Мурманск, нужно перегнать во Владивосток теплоход «Коллективизация» и сопроводить на нём подводную лодку. Ну понятно не одному, с нами ещё ледокол будет. Стой тут Витя, никуда не уходи, меня обязательно дождись! Поедешь со мной в Мурманск! Нечего тебе тут киснуть, пока с тобой кадровики разбираться будут. Походатайствую что бы тебя тоже на «Коряк» перевели, ты же штурман? Я думаю место третьего помощника или штурмана там для тебя найдут.
— Я старпомом был… — начал было возражать я, но был сразу же перебит.
— Старпомом на китобойце! А «Коряк» ничуть не меньше «Алеута»! Это же целый завод, ты-то должен знать, сам там был и бункеровался! Так что должность третьего помощника на «Коряке» это считай повышение! Жди короче, я скоро!
«Скоро» аж в три часа вылилось! Я терпеливо ждал, куря одну папиросу за другой, и посматривая на часы. Предупредив вахтенного о том, что я скоро вернусь, я даже успел сбегать в радиорубку треста и передать радиограмму на «Алеут», а капитана всё ещё не было. Появился он не один. С ним шёл знакомый мне начальник отдела кадров.
— Значить так товарищ Жохов — начал кадровик, как только приблизился — вот ваше командировочное предписание, направляетесь в Мурманск, по возвращении ваш вопрос о дальнейшем назначении будет решён.
Вручив мне стопку бумаг и посоветовав сходить в кассу бухгалтерии пока она не закрылась, кадровик быстро ретировался. Ну а Сергей Наумович велел мне завтра быть на железнодорожном вокзале в шести утра и не опаздывать. Мне предстояло провести почти восемь суток в пути от Владивостока до Мурманска. А затем почти три месяца плавания по Северному морскому пути в обратном направлении. Не успев выйти из тюрьмы, я волею судьбы попал сразу в длительное, многомесячное и опасное путешествие.
Рано утром, с фетровым чемоданчиком в руке я стоял на пироне вокзала, а меня провожали тёща и Лика. В руке у меня была зажата радиограмма от жены. Ещё вчера, получив командировочные, я снова отбил радиограмму на плавбазу в дополнение к первой, сообщая, что ухожу в плавание на несколько месяцев, а ответ на первую, меня уже ждал. Быстро Ирка обернулась, да и радист «Алеута» наверняка подсуетился, всё же я был на флотилии не последним человеком и о том, что меня арестовали там знал буквально каждый. Радиограмма пестрила восторженными словами, непередаваемой радостью и облегчением, но и грусть разлуки, а также упрёки в адрес тех, кто отправил её в этот рейс там тоже были. Сейчас же у меня в руке радиограмма вторая — не менее содержательная. Ирка за меня переживала, но поддерживала решение уйти в рейс, пока её нет в городе.
Всю дорогу мы безбожно бухали. Ну вот буквально, не просыхая. Купе у нас было отдельное, и мы могли себе это позволить, не смущая других пассажиров видом бухих моряков орденоносцев. Каждую стоянку наш арсенал пополнялся новой партией коньяка, и мы продолжали…
— А мне ведь Витка показывали якобы твои показания на меня, читать только не давали. Не верил я, что ты сломаешься и на меня что-то напишешь. А потом и коридорный знакомый весточку закинул, что тебя после «конвейера» в «крысятник» кинули. Мне тогда уже освободили, вот я и закинул через знакомца тебе «грев», да и за денежку малую попросил поспособствовать, что бы тебя вытащили из этой дыры, я ведь там тоже побывал, знаю каково это. Вот когда узнал я про тебя, то точно понял,
