прежде чем она достигнет дна».
— Сейчас скорость уже пятьдесят узлов, сэр. На глубине тысяча футов. Скорость все увеличивается.
«У нее осталось четыре минуты, если не взорвется».
— Акустик, мне нужны самые точные данные, когда она упадет. Кое для кого это может оказаться полезной информацией.
— Она падает вертикально вниз. Глубина две тысячи футов.
«Это может произойти в любую минуту», — мелькнула у командира мысль. Море расплющит корпус русской лодки, как дешевую жестяную банку из-под пива. Вместе со всеми, кто находится внутри. Обломки упадут на дно, и можно будет среди них найти что-нибудь интересное. Два подряд глухих тяжелых удара сотрясли лодку.
— Глубина три тысячи футов, сэр. Что-то там взорвалось.
Звук постепенно затихал, по мере того как подлодка падала вниз в пучину впадины Гаттераса.
— Сэр, я не думаю, что она разлетелась вдребезги.
— Рано или поздно это должно было произойти.
— Глубина четыре тысячи. Все еще целая. Я уловил новый контакт, координаты ноль-восемь-пять. Определен как Красный-1. Идет со скоростью восемнадцать узлов.
— Это наш новый друг — русская «Дельта», — сказал Вон Сускил. Он надеялся, что смерть этой старой «Янки» умилостивит море и оно принесет из своих вод что-нибудь интересное. «Дельта» была более современной ядерной подводной лодкой. Более достойный противник для «Аугусты». Он улыбнулся. «Черт. Быть может, эта тоже убьет себя». Тогда он сможет вернуться в Нью-Лондон с двумя красными звездами, нарисованными на парусе рубки. Это, конечно, не совсем позволительно, но зато русские будут знать. Они должны понять, что здесь, недалеко от Америки, они находятся очень далеко от дома, во враждебных водах.
Вон Сускил хранил молчание. Никто из экипажа не решался произнести ни слова. Три минуты. Четыре. Пять. Наконец еще одна ударная волна сотрясла лодку.
— Докладывает акустик. Она ударилась о дно. И, похоже, не разлетелась на куски. Восемнадцать тысяч футов!
— Ну что, — произнес капитан, — Иван строит лодки неискусно, но зато надежно. Связь! Отошлите сообщение. Скажите им, что мы возобновляем тайную слежку за Красным-1.
— Ответ положительный.
— Рулевой, скорость двадцать узлов. Курс ноль-четыре-ноль. Сначала немного прибавим скорости, затем продрейфуем в сторону и позволим «Дельте» пройти. А потом мы немного с ними развлечемся.
Старпом поежился. Звуки умирающей «Янки» только-только затихли. Он лишь знал, что на борту было несколько людей из ее экипажа, и теперь они находились на глубине восемнадцать тысяч футов. Что лучше, умереть во время взрыва горящего воздуха или медленно задыхаться на дне холодного, глубокого моря? Это был кошмар. Разрыв буксирного троса, таран. Снизу доносилось громыхание К-219, ударившейся о дно моря. Какой-то ужас. Если это было развлечение, то что же тогда на уме у Вон Сускила относительно «Дельты»?
Глава 13
Напрасно старушка ждет сына домой.
Ей скажут — она зарыдает…
А волны бегут от винта за кормой,
И след их вдали пропадает…
Русская народная песня «Раскинулось море широко»
Москва, ЦКП ВМФ, 11.08
Стоит ли говорить о том, какова была реакция на сообщение о гибели подлодки?
Усилия многих сотен людей оказались безрезультатными. Большинство испытывало горечь от поражения и вполне понятное сочувствие к командиру и его экипажу.
Группа офицеров молча курила в углу огромного зала, среди них был и Антонов. Они не обсуждали случившееся, а короткие реплики произносились вполголоса, как у постели только что умершего товарища. Каждый из них испытывал тяжелое чувство собственной вины за то, что не смог, не сумел или не успел сделать всего для спасения лодки.
Особенная тяжесть легла на плечи главкома Чернавина. Если Британов держал ответ только за свою лодку, то адмирал отвечал за каждого своего командира и за каждый корабль.
Уже через несколько часов Чернавин в третий раз был вызван на Политбюро.
Все внимание было сосредоточено на вопросах: безопасны ли торпеды, ракеты, реакторы, может ли произойти ядерный взрыв, взрыв реактора, какое может быть заражение.
Я давал теперь уже самые подробные разъяснения. Для анализа обстановки привлекались ученые самого высокого ранга. Там же рассматривался вопрос об официальном сообщении. Как известно, оно было кратким.
Главнокомандующий ВМФ адмирал флота В. Н. Чернавин
В течение 3–6 октября 1986 года экипажем нашей подводной лодки, на которой произошла авария, и личным составом подошедших советских кораблей велась борьба за обеспечение ее непотопляемости.
Несмотря на предпринятые усилия, подводную лодку спасти не удалось.
6 октября в 11 часов 03 минуты она затонула на большой глубине. Экипаж эвакуирован на подошедшие советские корабли. Потерь в составе экипажа, кроме тех, о которых сообщалось 4 октября, нет.
Обстоятельства, приведшие к гибели лодки, продолжают выясняться, но непосредственной причиной является быстрое проникновение воды извне. Реактор заглушен. По заключению специалистов, возможность ядерного взрыва и радиоактивного заражения среды исключается.
Сообщение ТАСС
В действительно кратком сообщении ТАСС была грубая ошибка: других потерь нет.
Воистину: отряд не заметил потери бойца… И, конечно, именно того, кто обеспечил безопасность реактора и отсутствие радиоактивного заражения, о котором так волновалось Политбюро.
Деревня Скорняково Великоустюгского района Вологодской области
Анатолий Ефимович Преминин был дома один, когда ему пришла повестка явиться в сельсовет.
Руки старшего Преминина были загрубевшие, короткие пальцы сплошь покрыты рубцами. Всю свою жизнь он проработал электриком в совхозе и с трудом верил, как там его Серега управляется с атомным реактором. И, конечно, опасался за сына. Вон ведь, чего в Чернобыле-то было…
Как и все в стране, этот худощавый жилистый сорокавосьмилетний деревенский мужик, конечно, слышал около месяца назад сообщение в программе «Время» об аварии и гибели советской подлодки. С тех пор он не находил себе места, тщательно скрывая свою тревогу от жены Валентины.
Вечерами, сидя на крыльце со старшим сыном, который недавно вернулся из армии, они долго и молча курили, лишь изредка обмениваясь словами. Отец и сын всегда были очень сдержанны в отношениях, в их семье не принято было показывать свои переживания. И в этот раз, внешне оставаясь невозмутимыми, они тревожились все больше. Ведь от Сергея уже не было писем два месяца! Последнее получили в августе, где он написал: «Уезжаю в длительную командировку на три месяца, оттуда писать не смогу, когда вернусь — сразу напишу. Ждите…»
Может, кто-то и не понял бы, что это значило, да только дело в том, что и старший сын служил на Севере, на тех же атомных лодках, только на другой базе. И, прочитав письмо, сразу сказал:
