class="empty-line"/>
Все это время они старались быть осторожными друг с другом, но то, как скоро они ошибутся, было лишь вопросом времени. Ланн обнял свою жену, но так и не нашел в себе сил сказать, что все будет хорошо.
— Не делай глупостей, — вместо этого выдохнул он.
— Все еще считаешь меня чудовищем?
Следующие полгода он был ужасным мужем и отвратительным отцом. Все, что было с таким трудом построено, разваливалось на глазах. Он больше не мог спокойно смотреть в глаза своей жене, не мог терпеть, когда она к нему прикасается — он не имеет права на эту любовь, он втянул ее в то, к чему она отношения не имеет. Это из-за него она будет несчастна всю оставшуюся жизнь, если не случится чудо.
Ланн пытался убедить себя, что должен надеяться на лучшее, но его родители надеялись на лучшее слишком долго и ничего хорошего из этого не вышло. Он был первым и единственным выжившим ребенком в семье, второй не прожил и трех лет, третий и вовсе родился по частям… Демоническая скверна исказила его и убила его братьев, и он не знает, носит ли он ее в крови до сих пор.
Ему не придется уходить, забрав ребенка и потеряв жену и старшего сына. Жители Зимнего Солнца хорошо относятся к нему самому и не станут нападать на его отпрыска, каким бы он ни был… так? Но если их доброта и терпимость держится только на стариках, помнящих резню при Мархевоке, через несколько лет их не останется, и тогда селение вернется к своему обычному состоянию, когда тот, кто не похож на тебя — чужой.
Ясмин не отвернется от своего мужа и ребенка… правда? Риа часто говорила, что любит Кинна и он лучший мужчина на свете. Она учила Ланна, заботилась о нем, помогала залечить полученные в школе ссадины, уверяла, что он чудесный мальчик и она очень любит его тоже… но никакая любовь не помешала ей оставить их обоих однажды.
Рождение больного ребенка выбьет Ясмин из колеи на годы, она больше не сможет защищать людей также, как делает это сейчас. Она не сможет делать то, ради чего живет. Ради чего живут они оба.
Он должен был дать ей уйти, когда была возможность…
И, как будто всего этого было мало, Эшер оказался гораздо умнее Ланна в его возрасте. Если Ланну потребовалось несколько месяцев, чтобы понять, что по сравнению с братом, который в любую минуту может умереть, живой и здоровый ребенок не очень интересует родителей, то Эшер начал огрызаться, стоило ему только понять, что скоро он будет не единственным. И чем ближе было появление его брата или сестры, тем неуправляемее он становился. Он без ума любил Ясмин, но если раньше ей стоило сказать лишь слово, чтобы он успокоился, теперь что бы она ни говорила, он злился только сильнее…
И в один далеко не прекрасный день, вбежав на кухню на грохот и крики, Ланн обнаружил Ясмин, стряхивающую остатки супа с груди и округлившегося живота. Дверь, распахнутая во двор, красноречиво намекала, что виновника происшествия придется искать до ночи.
— Ничего, он не горячий, — взяв в руки тряпку, Ясмин махнула ей на дверь. — Попробуй ты, а то я… в последнее время вообще никто не слышит, когда я говорю «я не злюсь» и «ты не виноват».
На удивление Ланн нашел мальчика довольно быстро. Эшер сидел на берегу реки и, не переставая всхлипывать, маленьким ножиком методично срезал свои рыжие волосы — его мать их очень любила, говорила, что он похож на Солнце над песками.
— У нее будет настоящий сын, — заметив Ланна, огрызнулся Эшер, — я ей больше не нужен!
— Неправда, — сказал Ланн и понял, что если младший ребенок родится больным, то для старшего так оно и будет выглядеть. — Ты ведь тоже настоящий. И ты наш.
Ланн никогда не слышал, чтобы кто-то так ревел — громко, надрывно, до хрипоты. В подземье дети быстро учатся быть тихими, он сам в детстве забивался в самый дальний угол, если что-то шло не так. Эшер определенно был из другого теста. Даже когда Ланн подобрался к нему и осторожно обнял, тот вцепился в него и продолжал орать так, что уши закладывало. И когда уже начало казаться, что это будет длиться вечно, Эшер вдруг набрал в грудь воздуха и замолчал.
— Она разозлится, — мальчик поднял руки к голове и вцепился в остатки шевелюры. — Мама, — осторожно произнес он, будто пробуя слово на вкус, — разозлится. Что если она меня выгонит?
Ясмин много раз говорила ему, что он может ее так называть, но он предпочитал имя. В последнее время он и вовсе ее не слушал…
— Чешуя, когти, рог, куча проблем и она все еще меня не выгнала, — вздохнул Ланн и подумал, что лучше бы она это раньше сделала, сейчас уже поздно. — Спорим, она даже не заметит?
— Ты пойдешь со мной? — подумав, спросил Эшер. — Я всякого натворил, а тебя она любит.
Ланн улыбнулся и кивнул. К несчастью для Ясмин, это действительно так.
Зима в том году наступила рано. Снег завалил все дороги, так что пробраться в лес за дичью рисковали только самые упорные, Ланн был одним из них. И когда он вернулся, волоча за собой по снегу тушу кабана, его встретила старуха Адала. Она помахала ему рукой из-за ограды его собственного дома, призывая идти быстрее.
Бросив веревки на снег, он на миг прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Он устал об этом молиться, устал просить малости, которую прочие получают просто так… Ему нужно чудо. Нет, оно нужно им всем четверым. Если за свою глупую жизнь ему удалось сделать хоть что-то хорошее, и если все это было не зря, то всю славу и всю кровь, пролитую на войне и после, он променял бы на одно единственное чудо.
Девочка была крошечной, сморщенной и розовой, как поросенок. Она хмурилась во сне и тихо сопела на кровати рядом с матерью. Словом, она была обыкновенным человеческим младенцем.
— Не делай такое лицо, на тебя страшно смотреть, — все еще бледная, прошептала Ясмин и чуть приподнялась на постели.
— Я сейчас начну рыдать, и вот это будет действительно страшно, — сцепив зубы, выдавил Ланн. — Я брал уроки у мастера, я знаю, как это делается.
Осторожно опустившись на
