недолгим, но оставило ему не только неизгладимые впечатления, но и проклятие слабости в довесок. Но когда он приполз домой, везение кончилось — снять проклятье оказалось не так просто, предназначенных для этого свитков и зелий дома не оказалось, за ними нужно было идти в Дрезен.
Уложив непутевого мужа в постель, Ясмин исчезла в метели, чтобы вернуться в лучшем случае через два дня. Эшер просидел под дверью спальни целый день, время от времени выглядывая из-за косяка. Он не ел, не спал и не отвлекался, а у Ланна не было сил хоть что-то с этим сделать. К вечеру Ланн уснул, а проснулся от того, что дышать стало чуть труднее — кудрявая голова с маленькими рожками лежала у него на груди, ребенок прислушивался к дыханию.
— Я не умер, — улыбнулся Ланн. — Просто устал.
Эшер кубарем скатился с кровати и исчез, Ланн вздохнул и понадеялся, что он хотя бы из дома не сбежит — Ясмин слишком далеко, чтобы вернуть мальчика обратно, а он сам через десяток шагов упадет в снег и больше не поднимется. Но через минуту мальчик вернулся и высыпал на одеяло игрушки, которые Ланн для него сделал. Большинство солдатиков выглядели, как жертвы мясорубки времен первого взятия Дрезена, но они были здесь все до одного. Эшер схватил солдатика, швырнул в стену и спрятался за кроватью, так что видны остались одни только рожки да глаза-угольки.
Ланн глубоко вдохнул и выдохнул. Идиотом здесь был он сам и никто больше. Он предполагал, что Эшер знает, как играть с солдатиками, потому что… ну, все дети знают, правда? Да только не было у него игрушек никогда до этого. И отца, который бы их делал, не было тоже. Зато беспризорники, что в Кенабресе, что в Дрезене, отлично умеют швырять друг в друга камни…
— Я так далеко не кину, — усмехнулся он и наугад выбрал одну из фигурок, — но могу рассказать про этого парня… Да, вот про этого, без башки. Он всю жизнь прожил в пещерах, там было темно, сыро и опасно, но он привык. — Ланн поставил фигурку на одеяло и взял еще несколько. — А потом сверху спустились люди, они были все разные — кто с мечом, кто с молотом, а кто… хм… тоже без башки. И он решил посмотреть, что там, наверху? А наверху все было новым и странным…
История вышла так себе, многое пришлось упростить, но мальчик слушал, раскрыв рот. И после того, как Ланн поправился, Эшер стал приносить свои игрушки постоянно, потому что хотел знать, что было дальше. Со временем Ясмин присоединилась к ним, наблюдая за развитием событий со смесью ужаса, недоверия и восторга.
— Да ладно тебе, — смеялась она, — все не так было!
— Свою версию расскажешь завтра, и мы обязательно послушаем, если не уснем, а сегодня жареный дрейк спрыгивает со стола и…
День за днем они все больше походили на то, что Ланн привык называть семьей. С удивлением он обнаружил, что из троих обитателей этого дома он лучше всех знает, что это такое.
— Я родилась, чтобы мыть мной полы и убирать мной объедки, — как-то раз сказала Ясмин. — И быстро сообразила, что на улице веселее, хоть и опаснее. Там я поняла, что значит быть по-настоящему важной, хоть и приходилось получать за это по зубам. Я убежала из дома раз, другой, третий, потом меня перестали ждать, и я перестала возвращаться.
Она слишком хорошо знала, что дети сбегают не для того, чтобы сбежать. Поэтому она раз за разом отправлялась за Эшером в лес и никогда не ругалась, возвращаясь. Даже если это приходилось делать несколько раз в день.
Когда Ланн в первый раз сбежал вместе с Венду, чтобы исследовать Лабиринт, их искали все монгрелы, способные держать оружие. И хотя дело было скорее в Вендуаг, дочери тогдашнего вождя, Ланн совершенно не сомневался, что отец пошел бы за ним и в одиночку.
«Что же ты творишь? — вздохнул он тогда и положил огромную лапу сыну на плечо. — Ты — самое ценное, что у меня есть…»
Ланн был нужен отцу, и не для того, чтобы выполнять работу, которую тот не мог делать из-за старости и болезней, а для того, чтобы… ну… радоваться каждому оставшемуся дню? Дети — чудесные создания. Смотря на них, невозможно оставаться грустным. И, наблюдая за тем, как Эшер распрямляет спину, говорит громче и понемногу учится улыбаться, Ланн был действительно счастлив. Мальчик перенял осторожную улыбку Ясмин — ее он видел чаще и копировал охотнее.
К середине весны Эшер немного подрос и освоился настолько, чтобы сдружиться с деревенскими детьми. Говорил он все еще немного, но бегал быстрее всех и был совершенно незаменим в командных играх. Как-то раз, вернувшись с прогулки хмурым и злым, он поднялся к себе наверх, немного повозился и отправился обратно уже в новой одежде. Вечером он пришел довольным. То, что не смогли за год сделать двое взрослых, без труда провернула стайка деревенских детей.
Все было хорошо.
Но не долго.
Эшер перестал убегать, он мог оставаться дома как с одним из родителей, так и вовсе один, в конце концов он прожил так первые несколько лет своей жизни. Тем более что после года в деревне он знал почти всех соседей и их детей, и на самом деле один не был. Так что когда Ясмин достала карту и попросила Ланна обойти несложный маршрут не вместе с ней, а вместо нее, он насторожился. Она не нужна Эшеру так уж сильно, он справляется, она знает об этом и гордится им. Она никогда не болеет, с ее способностями это вряд ли возможно.
И все же ей нужно отправить мужа подальше из дома, хотя в этом нет никакой необходимости.
— Если у тебя есть какой-то план, на этот раз я хочу о нем знать.
— Если бы, — отводя глаза, вздохнула она. — Я понятия не имею, что мне делать.
Они не собирались заводить своих детей — никто не хотел рисковать. В этом отражении монгрелы не имели к смерти Савамелеха никакого отношения, он погиб от руки Грейбора и алушниррской гильдии убийц. Не было никаких оснований считать, что племена монгрелов освободились от проклятия, если в убийстве не участвовало ни одно. Никто не знает, как это работает: может, смерти искусителя достаточно, а может и нет.
