Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
время я не следила за циклом и не отслеживала свое состояние, не замечала тошноты и увеличивающейся груди, мне было плохо, я была в глубочайшей депрессии, поэтому я даже не обратила внимания на свое буквально кричащее о беременности тело. Срок мне сказала врач уже после выкидыша.
Это была правда, но правда прозвучала бы не так жестоко. Правда не так сильно ранила бы его. А мне нужно было его ранить. Я задолжала ему много боли. Очень много боли. Часы, годы, километры, тонны. Я хотела утопить его в этой боли, я хотела, чтобы он захлебнулся в ней.
И мне удалось, моя ложь достигла цели. Маска холодности и безразличия слетела с него и рассыпалась в прах. Его лицо почернело от злости и вытянулось, глаза налились пугающим блеском. Он легко поверил в мою ложь. Даже не задумываясь, поверил. Потому что я для него — зло. А зло способно на ужасные поступки и жестокие слова. Я всегда была для него злом и всегда им останусь.
У меня получилось. Я сделала ему больно, я заставила его страдать, но удовлетворения я не почувствовала. Ничего не почувствовала. Его боль меня не радовала. Я договорила, и будто перегорела, истлела. Превратилась в неживой бесцветный пепел. Я смотрела на эмоции, отражающиеся на его лице, и ничего не чувствовала. Мыслей в голове больше не было, ядовитые слова закончились, и внутри было пусто. Я равнодушно смотрела на то, как его трясет от ярости, как обида и злость искривляют его лицо, и выворачивают наизнанку, и не понимала, почему мне все равно. Я ничего не ощущала и ничего не видела вокруг себя. Наверное, потому не сразу заметила движение в свою сторону. И потому ничего не поняла.
Всего одна секунда. Всего один рывок. Что-то блеснуло в его руке. И вот я прижата к стене. А Стас удерживает меня за шею твёрдой рукой. И это всё что я чувствую. Горячую руку на горле, недостаток кислорода и горькое жжение в животе, куда воткнулось что-то острое и твердое, распирающее мой живот, давящее. Я хватаю воздух через открытый рот и перевожу широко раскрытые глаза к глазам Стаса, которые находятся так близко, что в их мрачной темноте можно утонуть.
— Из нас двоих самое большее чудовище — ты. И именно ты заслуживаешь смерти, как никто другой. — Прошипел он в мое лицо и резко отпустил мое горло, рывком вынул из моего живота то, что мешало мне вдохнуть, и, развернувшись, быстро пошагал вниз по лестнице. Я увидела в его руке короткий нож, измазанный в моей крови, и инстинктивно прижала руки к животу.
Странно, но сползая по стене, видя свои окровавленные руки, я не чувствовала боли. Чувствовала лишь странное онемение в ногах, и нарастающий шум в ушах. Слабость и приятно обволакивающую меня темноту. Последнее о чем я подумала, была глупая мысль о том, что я так и не успела дорисовать гладиатора. Я старалась, пробовала много дней, истратила сотни листов, пытаясь сделать его таким, каким я видела его в своей голове, каким он бы полностью меня удовлетворил, и не успела доделать самый последний рисунок, начатый вчера, и который по всем признакам обещал быть тем самым, идеальным. Мысль заставила меня горько усмехнуться, а затем я провалилась в темноту.
Глава 33
Игнат
Я и не подозревал, что могу так сильно злиться. Хотя, что?.. Злиться? Нет, это слово не походит. Оно совсем не подходит. Это была даже не ярость, от того, что происходило внутри, меня просто разрывало на части. Мне казалось, что где-то в моей груди горит огонь, беспощадное пламя, которое вот-вот сожжет меня дотла. Или я взорвусь, как ядерная бомба, сработает какой-то механизм и меня разорвет на жалкие лохмотья. Я взорвусь, уничтожу вокруг все живое, и сдохну сам.
Мне хотелось крушить все кругом, убить каждого, кто станет у меня на пути, уничтожить всех, кто мне помешает творить собственное правосудие. Я бы убил всех. А эту тварь оставил напоследок. И убивал бы я его медленно. Кровожадно, с оттяжкой, с удовольствием, наслаждаясь каждым его стоном, каждым криком боли, каждой каплей прогнившей крови, покидающей его тело. Я бы сломал каждую, даже самую маленькую кость, благо я хорошо знал анатомию, я бы выкрутил каждый сустав, я бы оставил тысячи ожогов на его коже, и я упивался бы его страданиями. Я бы сделал это с упоением сумасшедшего маньяка. И я сделаю это, непременно сделаю, если Полина умрёт.
Пока у него всё ещё был шанс остаться в живых. Пока билось её сердце и несколько врачей боролись за её жизнь в реанимации.
Он жив, пока жива она.
Отец Полины снова встал, снова закурил, хотя к нему уже несколько раз подходил медперсонал, и предупреждал, что курение в больнице запрещено, а то и угрожал охраной. Сомневаюсь, что ему было дело до угроз, сомневаюсь что он вообще их слышал. Смотреть на него было больно. Его руки тряслись, он то вскакивал и хватался за голову, то обессилено опускался на скамью, понимая, что помочь дочери он всё равно был не в силах. Смотреть на него было жутко: отчаявшийся мужчина, снедаемый беспокойством, чувствующий свою беспомощность в борьбе за жизнь своего ребёнка — то ещё зрелище.
Но ещё более жутко было смотреть на женщину, сидящую рядом с ним. Замершую, словно восковая кукла, с неменяющимся, белым, как полотно лицом, недвижимую, глядящую в одну точку остекленевшими, точно мёртвыми глазами. Увидев её здесь я не узнал в ней той ухоженной красивой женщины, которую видел уже в этой больнице, но при других обстоятельствах. Мать Полины будто в один миг постарела лет на сто. Она не плакала, просто сидела с ровной, натянутой точно струна, спиной и смотрела на дверь реанимации.
Это она сообщила мне. Позвонила с номера Полины, я в это время уже пришёл домой, и увидев звонящий номер, расплылся в дурацкой улыбке. Что, уже соскучилась, — собирался спросить я ответив на звонок, но не успел сказать и слова. На меня обрушился шквал истерического вопля, непонятной брани, перемеживающейся с вопросами, смысла которых я никак не мог понять. С трудом вычленил из потока неразборчивых криков то, что Полина ранена и находится в больнице, и тут же сорвался с места. Когда приехал, она уже не кричала, а сидела окаменев, как и сидит до сих пор вот уже третий час. Её муж тогда заканчивал
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 62
