знаю, — покачала головой Татьяна Петровна. — Все может быть… Но у меня до сих пор душа не на месте. Гале бы не понравилось… Это против ее принципов, понимаете?
— В некотором роде…
— Галя была тяжелым человеком, — принялась убеждать Татьяна Петровна, словно Орехов настаивал, что легкий, легче не найти. — У нее были принципы. Очень твердые принципы, несгибаемые. Если она считала что-то правильным, то это всегда было правильным, и ничего другого она принимать не хотела. А если неправильным… то переубеждать было бессмысленно. Мы, конечно, с Колей периодически пытались, но… Она ведь такой не только на работе была, но и вообще в жизни. Почти всегда…
Татьяна Петровна вдруг смутилась, и Орехов тут же насторожился. Что значит «почти всегда»? Было что-то «не как всегда»?..
— Галина Антоновна обращалась к вашему мужу за какими-то услугами? — напрямую спросил Орехов. — Я имею в виду, с его службой связанными?
— Вообще-то нет! Когда Галю просили что-то сделать через Колю, она отказывалась. Ну так… несколько раз техосмотр… для школьного транспорта Коля делал. Этого тогда, когда техосмотр еще в ГИБДД делали. Да и то, просто договаривался, чтобы без очереди. Ерунда, сами понимаете. А что-нибудь серьезное — никогда! Галю, думаю, особо и не просили, знали ее характер. И только однажды…
Татьяна Петровна замолчала и даже лицом напряглась, явно обдумывая, стоит ли продолжать.
— И что же случилось однажды? — «подтолкнул» Орехов, добавив для вескости: — Скрытничать сейчас нельзя. Тут любая мелочь может в дело пойти.
— Да, вы правы, — согласилась Пирогова. — Хотя вряд ли это будет вам полезным… Все-таки достаточно давно это было. Семь с лишним лет прошло. Галя о чем-то просила Колю, причем о чем-то таком, что Колю сильно рассердило. Очень сильно! Они даже поссорились, хотя ни до, ни после они ни разу не ссорились. Это было 24 июня. Вернее, в ночь на 25-е. Только вы не удивляйтесь, что я так точно дату называю, — перехватила изумленный взгляд Орехова Татьяна Петровна. — В ту ночь у нашего сына выпускной вечер в школе был, вот я и запомнила. Но он не в гимназии учился, в обычной школе, по соседству. Саша наш в четыре утра домой вернулся, мы с Колей его ждали, а уж когда дождались, спать легли. Только заснули, а тут телефонный звонок. Трубку я взяла, Галя звонила, сказала, что ей срочно Коля нужен. Мне показалось, голос у нее такой был… недовольный, раздосадованный. Я Колю разбудила, он начал слушать и вдруг аж красным стал… В общем, как-то очень быстро рассердился он. Потом на меня покосился и из спальни с трубкой вышел. Видимо, не хотел, чтобы я разговор их слышала. Я и не слышала, но разговаривали они долго. Потом Коля вернулся весь не в себе и начала одеваться. Я его спросила: что случилось? А он буквально прорычал что-то, позвонил на работу, велел машину за ним прислать. И уехал. Я потом еще несколько раз спрашивала, но он только отмахивался и сердился. И с Галей месяца два не общался. Вот я и думаю: о чем-то его Галя просила, чего Коля делать никак не хотел. Но все же сделал. Иначе бы на работу не поехал и не злился.
Орехов вернулся в свой кабинет и первым делом вызвал к себе Славу Лебедкина. Старший лейтенант Лебедкин был его любимчиком, подчиненные это знали, поначалу косились, но довольно быстро привыкли и даже нашли определенную выгоду: именно Славе доставались от Орехова самые трудные поручения, и тот «тянул», ни разу не попытавшись «поделиться» особым доверием с окружающими.
На сей раз Лебедкину полагалось весьма щепетильное задание — душевно пообщаться с коллегами из ГИБДД.
— Значит, так, Слава, дельце хитрое, и подходец к нему тоже придется искать хитрый. Надо точно выяснить, что такое интересное произошло семь с лишним лет назад в ночь с 24-го на 25-е июня. Но вряд ли твои расспросы вызовут бурную радость.
— Так они же сами просили, чтобы дело Пироговой мы на винтики разобрали! Это ж с их подачи дело из района нам передали, — удивился Лебедкин.
— Конечно, просили, — согласился майор. — Причем от самой что ни на есть чистой души. Только они ведать не ведали, что у этого дела хвост может из их конторы расти. Ну, может, Слава, может! Случилось что-то в ту ночь. Причем такое, что железобетонная Пирогова к своему братцу кинулась! А тот изматерил любимую сестрицу, но среди ночи на работу рванул. Это «что-то» явно с его службой связано и, похоже, как-то Николай Антонович проблему урегулировал. Вот и надо выяснить, что за проблема-то. Потому как явно нехорошая проблема. Иначе с чего бы Николаю Антоновичу с сестрицей ругаться?
— Борис Борисыч, — с сомнением посмотрел Лебедкин, — лет-то сколько прошло…
— Не сто лет! — пресек возражения Орехов. — Сводки имеются, люди, в ту ночь работавшие, от старости еще не померли…
— Да я не о том! — перебил любимчик начальника. — Даже если я чего интересное нарою, даже если выяснится, что учителка в ту ночь асфальтовым катком проехалась по какому-нибудь ученичку, семь с лишним лет прошло. Вы думаете, кто-то столько лет ждал, чтобы ее саму за этот каток прямо под асфальт закатать?
— Я думаю, что надо проверить. Или у тебя есть более перспективные версии? — ехидно осведомился майор.
— Полно! — лихо заявил Лебедкин и ухмыльнулся. — Продолжить проверку всех, кому в последнее время химичка крепко насолила.
— Да? — ухмыльнулся в ответ Орехов. — Так проверка идет, сам знаешь. Вот только интересно: сколько нам лет понадобиться, чтобы всех прошерстить?
— Много, — вздохнул Слава. — Мы, пожалуй, уже в отставку по старости уйдем.
— Вот поэтому, пока ты еще не ушел в отставку, сходи в ГИБДД. Я начальнику звякну, поговорю убедительно.
Глава 21
У Киры Анатольевны Роговой имелись все основания считать себя успешным человеком.
Она хорошо училась, отлично работала, занималась всевозможной общественной деятельностью и всегда была на виду, на слуху, на памяти. Многие считали, что удача вьется перед ее ногами, но сама Кира Анатольевна твердо знала: удачей было лишь ее исключительное чутье на правильные решения, а остальное — результат собственных усилий и труда.
Еще в студенчестве она стала не только комсомольской активисткой, но и активисткой научного кружка, что позволило ей попасть в аспирантуру, довольно быстро защитить диссертацию и остаться на кафедре. Затем, в середине девяностых, когда престиж преподавательской работы упал вместе с заработками, организовала частную школу, притянув солидные деньги жаждущих хорошего образования состоятельных родителей и перетянув жаждущих нормальной зарплаты профессиональных учителей. Родители, которым удалось вытащить детишек из-под обломков государственной общеобразовательной системы, помогли
