глухим ударом преграда рухнула, освободив путь к наступлению. Из окна первого этажа выпрыгнул молодой раввин, надеясь незаметно улизнуть, но здание уже было окружено. Едва его ноги коснулись земли, как тяжелый удар в челюсть навсегда изменил почти идеальный прикус раввина и белые зубы посыпались на лужайку. Ухватив за бороду, его поволокли навстречу неизвестности.
Коричневая масса гитлерюгенда, просачивалась в узкую дверь, сметая с пути преграды. Классы оказались пусты, но погром был неизбежен – шкафы валились на пол, стекла окон звеня, осыпались под ударом летящих стульев, а на доске особо творческие личности писали непристойности. Книги летали из угла в угол – рваные, растрепанные не в состоянии больше учить и наставлять. Вместе с ненавистной религиозной литературой под удар попали и нейтральные учебники математики, немецкого языка, физики, точно такие же по которым учились (или только еще учатся) и все эти мальчишки в коричневых рубашках. Портреты со стен срывали и топтали ботинками, оставляя грязный узор на семитских лицах и в суматохе, под удар попадали, и портреты выдающихся немцев невозмутимо смотрящих на запал страсти патриотов Германии.
Йозеф держался поближе к отряду Мартина и в этом бардаке эти ребята казались надежнее остальных. Они не громили классы в слепой ярости, а следовали за своим командиром и потому Йозеф был искренне удивлен, как и когда его брат, такой нервный и неуклюжий завоевал уважение. Йозеф не знал, какой механизм щелкнул в голове брата, изменив его.
Они первыми ворвались на второй этаж школы, и по узкому коридору раздался топот семи пар тяжелых ботинок. Здесь еще всё было целым – портреты висели на стенах, цветы в горшках не были разбиты и перевернуты, а паркет не измазан грязью с подошв вершителей правосудия. В конце коридора показался мальчик лет восьми. Он удивленно смотрел на гостей, но вдруг скрылся, захлопнув за собой дверь. Мартин ускорил шаг, ребята не отставали.
– Сгоняем всех вниз к грузовикам, – сказал Мартин.
– И куда их повезут? – спросил брат.
– В мэрию, – коротко ответил он.
– Зачем? – спросил Йозеф, но Мартин не ответил, а только выругался, когда дернул за ручку двери. Дети заперлись изнутри. Он навалился всем весом и попытался вынести дверь плечом – тщетно.
– Лучше сразу открывайте! – крикнул он и вдруг почувствовал на себе тяжелую руку, что отодвинула его в сторону. Эб молча, одним ударом вышиб дверь, а замок упал перед ногами вошедших.
– Хватайте их! – закричал Мартин, увидев, как дети толпятся возле окна и по канату из простыней сбегают прочь. Малыши обернулись и испуганно посмотрели на ночных гостей. Воспитанники школы уже никуда не бежали и готовы были принять свою судьбу. Мартин подошел к концу импровизированного каната и отвязал конец от отопительной трубы. За окном раздался невнятный крик и глухой удар о землю. Дети подбежали к окну, но Йозеф, растолкав остальных, выглянул на улицу.
– Ты что творишь? – яростно вскрикнул Йозеф.
– Здесь не высоко. И тем более он пытался сбежать, – ответил Мартин. К упавшему мальчику уже подошли окружившие дом «коричневые рубашки» и поволокли за собой. Еще два беглеца неслись неимоверно быстро для их возраста, но одного всё равно настиг крепко сложенный, атлетичный член гитлерюгенда. Последний ребенок обернулся, не прекращая бежать, он посмотрел в окно школы, в котором исчезали лица его палачей, становясь все меньше. А Мартин, прищурившись, смотрел на мальчишку: с короткой стрижкой, и пухлый он удивительно быстро двигался. Забежав за здание, он окончательно исчез.
Ганс за ноги вытягивали из под кровати мальчишку который отчаянно за что-то держался. Возьмись за него Эб, и наверно оторвал бы ноги. Наконец и самых непокорных удалось усмирить. Почти что ровным строем дети потопали по коридору и вниз прямо к ждавшим их грузовикам. Одна машина уже была заполнена и медленно отъезжала, как утверждал Мартин в мэрию. Осенняя ночь становилась холоднее, и пробирающий сквозь тонкие одежды холод, свирепо покалывал дрожащее тело. Подопечные Мартина поспешили обратно внутрь, и, плутая по коридорам, наткнулись на широкие распахнутые двери зала для служений. Религиозные атрибуты и буквы на стенах похожие, как сказал Ортвин, на комки лапши раззадорили пришедших. Ганс и Фриц молча переглянулись и наконец, предались долгожданному погрому. Гюнтер начал бить всё что раскалывалось и звенело. А Ортвин с удивительным спокойствием разглядывал зал, и казалось, понимал, что написано этими странными буквами.
– Ты понимаешь, что здесь написано? – спросил Йозеф, не отрывая взгляда от полотнища с шестиконечной звездой. Раньше он видел её только на витринах еврейских магазинов, думая, что это какой-то оскорбительный знак, и он не ожидал увидеть её здесь.
– Нет. Боюсь даже представить, как это всё будет звучать, – Ортвин усмехнулся, прохрустел пальцами и продолжил рассматривать зал, – врага надо изучить. Понимать, за что мы его ненавидим. Тогда эта ненависть приобретает совсем иной вкус, более насыщенный, щадящий, – он зловеще потер руки.
– А разве ненависть не возникает как раз таки из-за непонимания?
За спиной в дребезги разлетелось последнее в помещении стекло.
– Что ты, черт возьми, делаешь? – закричал Ортвин, и его спокойствие точно унесло сквозняком.
– Посмотрите туда! – не обращая внимания на претензии Ортвина, бросился через поваленные скамьи и оскверненные святыни к заветной цели Гюнтер.
– Что это? – спросил Мартин, стоявший в стороне всё это время, но бурля изнутри отвращением к этому месту.
– Тора, – ответил Ортвин.
– Точно! – воскликнул Гюнтер и растянул огромный свиток на блестящем лакированном столе.– Они говорят, что это огненные буквы, и их нельзя трогать, – он ткнул в лист, оставив грязный след, – Не жжет! Смотри-ка, эти жиды опять всех обманули! – он зашуршал бумагой и разорвал свиток пополам. Веселье продолжалось.
Они вышли из школы, когда утреннее осеннее солнце уже залило улицы своим тусклым светом. Повсюду сверкали осколки стекла, отражая оранжевый свет, а неприступная тишина давила на ум, словно все звуки застыли и уснули в эту ночь. Йозеф бросил взгляд на разбитое им ночью окно, вспомнил дрожащий силуэт девушки и пожелал всем сердцем, что бы та незнакомка его простила. Или хотя бы не встретила вновь.
8.
Металлический звон будильника развеял остатки вечернего сна. Йозеф лениво перевернулся на бок и ударил по надоедливому механизму. Ровно восемь. Стрелки часов продолжили движение, и парень вновь чуть не провалился в беспамятство, но мысль о предстоящей встрече вернула его к реальности. Йозеф вскочил с постели, скинув толстое одеяло на пол. В шкафу его ждало новая одежда, раздобытая через знакомых Вигга. Он провел рукой по мягкой ткани и, одевшись, едва узнал себя в зеркале. Он выглядел взрослее и слегка вызывающе,
