и ни в чем не нуждается – ее по-матерински опекает Ира.
– Вот и прекрасно! Пока Таня в больнице, я ей не нужна и могу делать все, что найду нужным.
К началу спектакля Эвелина, модно причесанная и элегантно одетая, подошла к театру, где ее уже ждала только что подоспевшая Загорина. Не успели возбужденные женщины перекинуться несколькими фразами, как прямо к мраморной лестнице, ведущей к входу, подкатил шикарный лимузин, за рулем которого находился Миликов. Открылась задняя дверца, и из нее вылез одетый с иголочки Рийден-младший. Он молодцевато подскочил к передней дверце, распахнул ее и из машины, опираясь на протянутую руку Михаила, вышла моложавая дама с черными волосами, собранными на затылке в замысловатый пучок, и в роскошной норковой шубе до пят.
– Это Караева! Та самая Караева! – зашептались присутствующие, тараща глаза на подъехавшую знаменитость. Прошла минута и из задней дверцы лимузина при поддержке Миши, появилась юная, тонкая, как тростинка, женщина в декольтированном черном платье с накинутым на обнаженные плечи боа из писца. На ее изящной шее и в крошечных ушках сверкали крупные бриллианты, оправленные в платину.
– Боже мой! Это же Софа! Какая же она красавица, – прошептала Эвелина, схватив за руку свою спутницу. Тем временем Кира, Михаил и Софья поднялись по лестнице и остановились неподалеку от входа. Миликов, помахав им рукой, отъехал.
– А вы, Лина, оказались правы. Ми-Ми и Караева, наверняка, очень близки… Возможно, даже друзья, – с расстановкой прошептала Загорина.
– Не торопись, Аня! Давай досмотрим этот спектакль до конца, – пробормотала Эвелина Родионовна.
Шедшие на премьеру зрители, увидев у входа в театр Караеву, узнавали ее, здоровались, а отходя, перешептывались. Вскоре к ним подошел и Миликов. Отогнав машину на стоянку у театра, он влился в оживленную компанию, которая не торопилась заходить внутрь. Было ясно, они хотят до дна испить чашу собственной популярности.
Неожиданно к Кире подскочили две эффектно одетые молодые женщины и кинулись ее целовать. Скривив ярко накрашенные губы в любезной улыбке, знаменитость милостиво разрешила дамам коснуться своих густо нарумяненных щек. Через несколько секунд к обществу присоединились двое солидных мужчин. Они за руку поздоровались с Митрофаном Алексеевичем, любезно расшаркались перед Софьей, и картинно изогнувшись, поцеловали ручку Караевой. Внезапно Эвелина вскрикнула от боли – Аня так вцепилась ей в палец, что чуть его не вывернула.
– Это Эдик… Мой Эдик, а впереди – его шлюха, – процедила она заикаясь.
– Не понимаю, чему ты удивляешься. Они все приятели, а их дамы – коллеги. Лучше взгляни на другую пару, ту, что на подходе. Полагаю, это Агин с супругой!
– Я знаю эту женщину…Сейчас вспомню… Это Екатерина Коняева. Я ее лечила лет двенадцать тому назад. У нее крупная патология. Она девственница. Катя не может иметь мужа. Понимаешь, по ряду причин она просто не может переносить близость с мужчиной…
– Брось ты, Аня… Такого не бывает! Жизнь опровергает все ваши теории. А Миликов – практик! Он-то их и сосватал. По моим сведениям, они живут уже восьмой год и, похоже, вполне довольны друг другом. Возможно, их объединяет именно та самая патология, о которой ты так страстно бормочешь. Сама убедилась, Миликов отличный сват – на любой товар находит покупателя. Поэтому я тебе советую сейчас пойти в театр, потом съездить к сыну, а после заняться шофером Рийдена Николаем. Коля на тебя глаз положил, а он мужик симпатичный, сердобольный и здоровый. Подумай об этом на досуге!
– Ты хороший человек, Лина…Ты простишь меня, если я с тобой не пойду? Я не могу… Сидеть в ложе напротив Миликова и Караевой. Видеть в первом ряду Эдика рядом с его «фуэте». Такое выше моих сил. Сама понимаешь, это будет не удовольствие, а пытка… Кстати, через три дня Ми-Ми уезжает в Ленинград, а я остаюсь за него. Я знаю, как прижучить этого гада. Поверь, после сегодняшнего вечера, я в долгу не останусь!
– Делай, как знаешь, Аня. Только не расстраивайся… Ответь, а в командировку Митя уезжает один или с супругой?
– По-моему с Софой. Он сказал, что жена нашла надежную женщину, которая будет ночевать в их квартире.
– Радуйся, подруга, он имел в виду меня! Иди, отдыхай и тешь свою душу: за неделю мы с тобой наскребем компромат на этого мерзавца. Судя по драгоценностям жены, он не просто сверхъестественный взяточник, но и редкостный подонок. Интересно, за какие это услуги теперь так платят? Наверняка, не за лечение. У нас пока оно обходится на порядок дешевле.
Загорина ушла, и Пазевская к собственному удивлению, почувствовала некоторое облегчение. Не то, чтобы Аня ей мешала, нет, но для общения с музыкой Эвелине Родионовне компания не требовалась. Наоборот, скорее тяготила. Еще в юности Лина, приходя на концерты, усаживалась на галерку, прячась за какой-нибудь колонной: она инстинктивно пыталась оградить себя от любопытных взоров холодных снобов, зачастую, приходящих в зал для того, чтобы поглазеть на лица наиболее чутких слушателей, под действием музыки оказывающихся без спасительного забрала.
Эвелина Родионовна с удовольствием бродила по зданию театра, рассматривая стены и зеркала, покрытые замысловатой ганчевой резьбой, похожей на застывшее кружево и вспоминала свое первое посещение «Фауста».
Ей тогда было лет четырнадцать, и на оперу ее уговорил пойти отец. Уже после спектакля на ее вопрос: «почему Фауст не женился на Маргарите?», он подвел ее – живого и достаточно начитанного подростка к пониманию сути их отношений. Лина помнила не только каждое слово отца, в ее ушах до сих пор звучали интонации, с которыми они были произнесены.
– Тебе, детка, только, что представили историю жизни талантливого ученого. Его десятилетиями снедала только одна страсть – он мечтал узнать, как устроен мир. Многие годы он работал день и ночь, пока не состарился. И только превратившись в дряхлого старика, осознал, что то время, которое ему Создатель отпустил для пребывания на земле, он ухлопал на бессмысленное мозгокрутство: его познания о природе остались столь же ничтожными, какими были в юности. Его жизнь прошла, а он так и не узнал радости ни от путешествий, ни от любви, ни от славы, ни от богатства. Отчаявшись и прокляв себя за самонадеянность и глупость, он уже собрался выпить чашу с ядом, как объявился Мефистофель и предложил сделку. В результате нее Фауст получил на четверть века юное тело, красоту и богатство.
Новую жизнь он начал с того, что соблазнил бедную, необразованную, богобоязненную Маргариту, которой было всего четырнадцать лет. Она сирота. Брат ушел на войну, оставив под присмотром развратной и жадной Марты. К чему это
