в 1900—1903 годы, Воронов детально изучил жилой фонд Воронежа, распределение недвижимых имуществ между владельцами и условия быта рабочих и ремесленников. Теперь на базе этого знания Иван Карпович быстро и уверенно помогает городскому Совету выявить жилищные резервы, практически осуществить переселение многих рабочих семей из подвалов и лачуг в квартиры потесненной буржуазии.
В старом Воронеже самые комфортабельные дома были на главной — Большой Дворянской — улице. Параллельно ей шла Малая Дворянская. В дни революции их сразу переименовали.
У кого-то из местных деятелей, искренне увлекающихся преобразовательными замыслами, возникла идея создать, как вызов прошлому, красивую и благоустроенную улицу Бедноты. Конечно, без архитектурных ухищрений, но со всеми коммунальными удобствами.
Был разработан проект, даже что-то начали осуществлять в натуре. Об улице Бедноты писали в газетах, ее пропагандировали, называли улицей Будущего.
Иван Карпович не был горячим сторонником этого проекта. Не боясь вызвать неудовольствие начальства, он доказывал, что вопрос надо брать шире. Необходимо улучшить быт всей массы рабочего люда, а не сосредоточивать свои заботы на особой показательной улице.
Употребив словесное новообразование, родившееся в наше время, можно сказать, что Иван Карпович боролся против показухи. К его мнению прислушались, тем более что энтузиазм зачинателей улицы Будущего иссякал одновременно с отпущенными кредитами. Коренная реконструкция хотя бы одной городской улицы была в ту пору утопией.
А вот особняки аристократов кое-где уже пустовали. Началась миграция дворянства на юг. Бывшая знать спешила в объятия Деникина в надежде вернуться вместе с ним и, конечно, вернуть свое движимое и недвижимое.
Пока титулованные потомственные тунеядцы лелеяли эти мечты, в их квартиры навечно вселялись настоящие хозяева первой страны освобожденного труда — потомственные пролетарии.
Загостившаяся в Воронеже литературная дама сказала Воронову язвительно:
— Значит, утверждаете социальную справедливость?! Могу, не претендуя на авторство, предложить текст для плаката. Ну, хотя бы: «От бараков — к барокко. Из щелей и дыр — в особняки ампир». И ниже славянской вязью: «Из слободы Гусиновки на Большую Дворянскую».
— На проспект Революции, — стараясь сохранить невозмутимость, но внутренне уже накаляясь, уточнил Воронов.
— Наивный вы человек, Иван Карпович. Идеалист.
— ?
— Да ведь они, эти санкюлоты, превращают ампиры, извините, в сортиры.
Иван Карпович вскипел:
— Противно слушать ваши вонючие каламбуры.
— А вы не слушайте, вы взгляните... Ручаюсь, станет еще противней!
Дама отошла с видом победительницы.
Бывает, и к злопыхателю полезно прислушаться. Воронов посетил каждую третью из недавно заселенных квартир. Через неделю он сидел в кабинете председателя губисполкома, удрученно докладывал: в самом деле, многие квартиры уже захламлены, замусорены, превращены черт знает во что! Воронов настаивал, что необходимо немедленно издать строжайшее постановление...
Неожиданно Кардашев прервал его вопросом:
— Не могли бы вы, Иван Карпович, прочесть нам цикл лекций о Шекспире?
(Кардашев знал, что, изучая в 1910—1911 годах в Лондоне кооперативную статистику, Воронов одновременно окончил колледж по отделению западной литературы.)
Иван Карпович слегка опешил:
— Это что же, Николай Николаевич: в огороде бузина, а в Киеве дядька?!
— Всюду, всюду у нас сейчас бузина, — рассмеялся Кардашев. — Так и прет, окаянная. Никакими строжайшими постановлениями ее не проймешь. Вот мы тут кое-что и надумали...
И увлеченно стал делиться с Иваном Карповичем замыслом создать в городе подлинно народный университет культуры. Называл энтузиастов. Радовался, что преподавать в студии живописи охотно взялся ученик Репина художник Бучкури.
В феврале 1918 года начала свою работу народно-театральная студия. На режиссерском отделении курс по истории европейского театра вел Иван Карпович Воронов.
Иван Карпович редко бывал щедр на воспоминания. Но, как мне казалось, а позднее это переросло в уверенность, из всех его товарищей по работе особенно дороги были ему и оставили в душе неизгладимый след двое: Николай Николаевич Кардашев и Исаак Христофорович Лалаянц.
С обоими он познакомился еще в конце девяностых годов: вместе работали в земстве по статистике.
Лалаянц сохранился в памяти дяди Вани как человек, в котором темперамент южанина был помножен на страстность борца. Но эти особенности своей натуры Лалаянц держал в узде. Политический ссыльный, он не имел права рисковать... Видимо, в земстве ни Иван Карпович, ни кто другой, может за исключением Кардашева, и не подозревали о связи Исаака Христофоровича с Владимиром Ильичем Ульяновым-Лениным.
Теперь нам всем известно: Лалаянц (партийная кличка Колумб) был близким товарищем Владимира Ильича по самарскому периоду. Оказавшись разделенными тысячами километров, они не потеряли друг друга. В ноябре 1898 года в письме к А. И. Ульяновой-Елизаровой Ленин говорит: «Писал тебе прошлый раз и просил переслать книги мои разным знакомым, но забыл, что ты не знаешь адресов... Лалаянца адрес: город Воронеж, угол Богословской и Крутого переулка, дом № 11...»
Так Лалаянц получил книгу «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», а Ленину в Шушенское послал статистические сборники воронежского земства, в том числе самый свежий, только что вышедший сводный сборник по 12 уездам, составленный Щербиной. Отдавая должное воронежским статистикам за особенную полноту сведений и обилие группировок, Ленин подверг уничтожающей критике щербинские «средние величины». Ленин неопровержимо доказал, что, хотя господин Щербина заявляет, что пользуется теорией «известного политико-эконома К. Маркса», на самом же деле он эту теорию извращает.
Книгу Ленина «Развитие капитализма в России», изданную под псевдонимом Владимир Ильин, воронежские статистики достали тотчас же по ее выходе. Вероятно, тоже с помощью Лалаянца, так как известно, что книга вышла тиражом всего 2400 экземпляров и была распродана очень быстро.
Когда воронежские статистики основательно проштудировали «Развитие капитализма в России», в их среде возникло, по словам Ивана Карповича, сильное брожение, стали рушиться народнические иллюзии, начался пересмотр сложившихся традиций. Тут большая роль, несомненно, принадлежала Лалаянцу. Думаю, что как раз в это время наиболее ярко, в возможных пределах, открылся Воронову политический темперамент скромного земского статистика Исаака Христофоровича. Отсюда навсегда вынес дядя Ваня свое восхищение Лалаянцем.
Кардашев прибыл в Воронеж в конце девяностых годов из Таганской тюрьмы, в 1902‑м опять был отконвоирован туда же, но за недостатком улик милостиво возвращен в Воронеж под особый надзор полиции.
Снова три года тихой, мирной статистической работы, а под этим прикрытием — связь с большевистским ЦК, с заграничными группами РСДРП, пропагандистская работа на заводах.
1905 год. Бурные революционные события в Воронеже. Кардашев — член Совета рабочих депутатов.
Любопытная деталь: Воронежский Совет рабочих депутатов, названный тогда Делегатским собранием, просуществовал 64 дня, всего на восемь дней меньше Парижской коммуны.
Но первая русская революция подавлена. Разгул реакции по всей стране, Воронеж не исключение. Кардашев сослан в Нарым. Однако эта ссылка, к бессильному бешенству властей, оказалась наикратчайшей:
