валялся нож. Что произошло, почему? Она врач и сразу поняла, что помочь уже нельзя. Смерть наступила несколько часов назад. Нужно было срочно вызывать милицию. Она смотрела и не могла пошевелиться. Неожиданно раздался скрип половиц.
– Лариса? – В дверях стоял Андрей.
– Это не я! Я не знаю, что произошло. Она сама. Господи! – Лариса вдруг завыла страшным голосом и бросилась к матери. – Я виновата. Андрей, я виновата. Я ее на ключ закрыла. Что теперь будет? Спаси меня.
Андрей попытался удержать Ларису:
– Не трогай, ничего здесь не трогай. И ничего не бойся. Я вытяну тебя из любой ситуации. Все будет хорошо.
= 44 =
Лариса поднялась на второй этаж, предварительно натянув на себя шерстяную кофту и застегнув ее на массивные деревянные пуговицы. Изделие Любы. Когда-то дочь пристрастилась к вязанию, вязала все дни напролет, книжки читала специальные, журналы покупала. На себя вязать было неохота, основной моделью стала Юля, на нее шло меньше всего пряжи, отцу свитер ко дню рождения смастерила, красивый такой, из трех цветов, с высоким воротом. И, наконец, в подарок матери – васильковую кофту с треугольным вырезом и стильными коричневыми пуговицами. И до того кофта ладно села и так была к лицу и к телу, что какое-то время Лариса с ней просто не расставалась, то и дело набрасывала на плечи. Что говорить, кофта не просто грела теплом, а согревала мыслью: дочь вязала. Думала, петли считала. Вот ведь Лариса тоже не маленькая, стало быть, времени на это вязание порядочно ушло, и все это время дочь думала о ней. А что думала? Хорошо ли? Или все же обида есть? На что? На нее? На мать? На себя? Что толстая? А кого еще винить?! Мать, правильно. Она родила, она воспитала. Значит, где-то недосмотрела, упустила. Почему-то никогда Лариса не думала в этом смысле про семью, про мужа. Почему-то ей казалось, что она одна в ответе. При чем здесь Андрей? Он делал что мог.
Об Андрее мысли были только такие. Самые положительные. За все спасибо. И дальше делал все, что мог. Лариса всегда знала точно про его возможности. Она постоянно чувствовала, на что человек способен, отсюда и спрашивала с человека. Этот потянет и больше, а вот этот сделал все, что мог.
Андрей. Сначала ей казалось, что она его любит без памяти. Ведь он ее тогда первым нашел и поверил. А ведь что там было на самом деле? Никто не видел. Она и сама бояться начала. А вдруг это она? Ведь как дело было. Ночь бессонная, слова матери страшные, и ее мысли в голове: «Хоть бы сдохла». А потом вроде забылись обе, и стук в окно. «Васильевна, беги». Она и понеслась. Прибежала – лужа крови и нож. И через минуту Андрей сзади. Вот и пойди разберись, как там было на самом деле. И сны потом начали мучить страшные. И мать приходить начала. Правда, до тех пор, пока Люба не родилась. Она ее как на руки взяла, как Любой назвала, и закончились ее мучения, и мать больше никогда ей не явилась.
А про Андрея через какое-то время поняла, что не любит, а боится. А потом та боязнь прям в ненависть переросла. Как посмотрит на него, так сразу все вспомнит. А она хотела забыть, хотела вычистить все из своей головы. Жизнь-то налаживалась. Любимая работа, она на хорошем счету, уважают коллеги, любят больные, и получается у нее все. Квартиру наконец-то на работе дали взамен их маленькой, удалось еще и для Любы квартиру приобрести.
Но она была всегда одна. Это уже потом она и бояться перестала, и про мужа ясность пришла. Про то, что настоящий он. Никогда не подведет. Андрей – это тыл. Повернет голову – он за ней, руку протянет – он тут же ее пожмет. Но мысли эти пришли не так давно. Уже за пятьдесят.
Когда поняла, ахнула, а как он жил с ней все это время? Зачем ему была такая жена? Как-то спросила напрямую. «Любил», – просто ответил муж. А сейчас? И сейчас. Тогда она и решилась на этот переезд.
– Не дури, не сможешь. Ты же городская.
– Смогу. Не свою я жизнь живу, чувствую. Городской я стала по какому-то недоразумению. Хочу начать все заново. Подсобишь?
– Так я вроде всегда рядом, или ты не замечала?
– Я тебе всегда за все говорила спасибо. Ты, наверное, и не слышал. Прости, что вслух не говорила.
– А я слышал. Плохо, что девчонки наши не слышали.
– А у нас еще жизнь длинная впереди. Своя, друг для друга, и им успеем рассказать.
Уже в деревенской жизни Лариса вдруг попросила дочерей привезти ей холсты.
– А не стать ли мне художником?
– Ну ты даешь!
– А что такого? Брильянтов не заимела, что вам оставлять? Вот будете картины продавать.
– Так ты их нарисуй сначала, – попыталась перевести в шутку разговор Люба.
– Так я и прошу: привезите мне холсты. Вот прям чувствую я, как из меня энергия прет.
– Девки, раз мать чувствует, везите, она вам нарисует, – поддержал отец. – Лара, меня нарисуешь?
– Тебя вряд ли. Я природу хочу рисовать.
– А чем я не элемент?
– Ты – элемент. Только тебе позировать некогда. У тебя работы тут много.
Это было правдой. Тот дом стал для Андрея абсолютным сюрпризом и неслыханным подарком. Жизнь московская была для него сложной и непонятной. Работа на мебельной фабрике – не мечта всей жизни. Пьющие работяги в основном отлынивали от интересных заказов, брали что попроще, директор мухлевал с древесиной. Не было работы, которой он мог бы гордиться, которая бы от начала до конца была красивой и правильной.
Он никогда не замечал, что они с Ларисой разные, всегда знал, что они на самом деле созданы друг для друга, и все ждал, что когда-нибудь и жена все поймет, и все встанет на свои места. И все будет так, как должно быть.
Так бывает, человек забредет не в свой сад, а там и свежо, и красиво. И вот он по этому саду бродит и то около цветка, то у дерева остановится. И вроде бы и цветы растут, и деревья плоды дают, и все ему нравится. Вот он и живет вблизи того сада, и не ищет ничего другого. Но в какой-то момент приходит в голову мысль: а почему бы не попытаться поискать что-то еще? Закрыть калитку и пройти по дорожке дальше? Что
