О том, чтобы просто лечь спать и речи идти не могло. Долго ходила по квартире, от стены к стене, у окошка стояла, и всё вспоминала этот разговор, а точнее Сонины слова, обида душила, хоть Марина и понимала, что права на неё, по сути, не имеет. Но всё, что Соня сказала, казалось таким… таким несправедливым, горьким, незаслуженным.
Или всё-таки заслуженными?
Господи, где спрятаться-то от всех этих мыслей?
Снова подошла к окну, прислонилась лбом к холодному стеклу и выдохнула:
— Жалеет… — И тут же головой покачала, наблюдая за своим отражением в стекле. — Неправда.
Телефон зажужжал на журнальном столике, Марина посмотрела на него, потом на часы. Для простого звонка было уже слишком поздно. Обида вновь накатила, задушила, Марина даже засомневалась, стоит ли к телефону подходить, но потом всё же ответила.
— Зачем ты звонишь? — глухо поинтересовалась она.
— Открой мне дверь, — попросил Алексей.
Марина выключила телефон. Замерла, прижав мобильник к груди, но спустя минуту всё же отправилась в прихожую.
— Я не стал в дверь звонить, — сказал Асадов, входя в квартиру. — Юлька спит?
— Спит, — отозвалась Марина и ушла в комнату, даже не взглянув на него толком. Когда Алексей появился в гостиной, она собирала со стола Юлины карандаши. А Асадов вошёл и остановился в нерешительности, поглядывая на неё.
— Как ты? — спросил он тихо.
— Всё хорошо. — Она на него не посмотрела, убрала карандаши в коробку и занялась детскими книжками, складывая их в ровную стопку на краю стола.
Лёшка опустил голову, задумавшись.
— Что она тебе наговорила?
— Интересно… Она что же, похвасталась перед тобой?
— Нет.
— Тогда что?
— Марин, если хочешь, накричи на меня, но в себя опять не прячь.
— Я ничего не прячу! — громким шёпотом проговорила она. — И нечего строить из себя… знатока моей души! Зачем ты пришёл?
— Потому что я за тебя беспокоился.
— Не стоит.
Марина на него не смотрела, очень старательно избегала его взгляда, что-то делала, лишь бы не останавливаться. Пыталась успокоиться, но лишь для того, чтобы Асадова выгнать. Она не хотела его видеть, сегодня уж точно. До его прихода настолько замучила себя мыслями о его жалости, что, казалось, сейчас посмотрит на него и, не дай бог, эту самую жалость в глазах его увидит, и тогда с ума сойдёт. Тогда уж точно ничего не вернёшь, не изменишь, не исправишь…
— Уходи… Ты знаешь, который час? В такое время по гостям не ходят.
— Ну что ты говоришь?
— Ничего. Я звала тебя? Нет. Вот и уходи… — Остановилась наконец, прижала к горящим щекам холодные ладони и призналась: — Я сама виновата.
— Да ни в чём ты не виновата, — в раздражении начал он, но Марина его перебила:
— Нет, виновата. Виновата. Я знала, что нельзя тебя близко подпускать, что тебе не место тут, но настоять не смогла!
Он подошёл и хотел положить руки ей на плечи, но Марина отступила в сторону.
— Не трогай меня!
Асадов скрипнул зубами от злости.
— Да что же это? — Но тут же сдался. — Хорошо. Тогда сядь, тебя трясёт всю. Давай я тебе чай сделаю?
— Не нужен мне чай. Я хочу, чтобы ты ушёл. Зачем ты вообще приехал?!
Алексей вздохнул и почти силой усадил её на диван. Марина с трудом сдерживала слёзы, отталкивала его руки, выгоняла, а он лишь сел рядом, но трогать её не стал, даже ради того, чтобы попытаться успокоить. Не хочет и не хочет.
Когда Марина немного пришла в себя, сама спросила:
— Как ты узнал? Она тебе рассказала?
— Она тоже расстроена.
— Ах, она расстроена! Она расстроена, а ты ко мне прибежал, да? — Марина с такой злостью это сказала, что Алексей удивлённо посмотрел.
— Что такого она тебе сказала?
Марина слёзы вытерла и поднялась.
— Чтобы она не сказала, она права. Я не хочу, чтобы ты приходил сюда… Нужно всё это заканчивать, жить так нельзя. Мы столько раз с тобой говорили, Лёш, и всегда приходили к одному и тому же выводу.
— Это ты приходила, не я. Не путай!
Она только руками развела.
— А что ты предлагаешь?
Он устало потёр лицо.
— Я примерно представляю, что именно она тебе сказала… Но, Марин, ты же взрослый человек, а она… Она молодая, она действует импульсивно, и говорит порой жестокие вещи.
— Дело не в этом! Дело в том, что она твоя жена, у вас ребёнок, и ты там должен быть.
— А я там.
— Неправда, ты рвёшься, ты постоянно находишь повод, чтобы приехать. И в этом она права, и ей обидно.
Алексей обернулся, чтобы на Марину посмотреть.
— Может, ты прекратишь рассказывать мне о моей жизни? Ты опять решила, как правильно, да? Всё сама! Всегда сама!
— Я не рассказываю!
— Нет, рассказываешь! И надеешься, что я поступлю именно так, потому что тебе так проще. Ведь так правильно!
Марина отмахнулась от него.
— Зря ты воспринимаешь всё в штыки. Мы два года практически не общались — и ничего. — Голос дрогнул, но Марина быстро с собой справилась. — Жили ведь. А потом что случилось? Я попросила тебя о помощи, а ты что-то себе напридумывал.
Асадов непонимающе смотрел на неё.
— Что я напридумывал, Марина? Ты о чём?
— Обо всём. О нашей жизни. Мы просто заигрались немного, о прошлом вспомнили, но… прошлое навсегда останется прошлым. И забывать об этом не нужно.
Он криво усмехнулся.
— Ты меня выгоняешь, что ли? Как тогда?
Она промолчала, отвернулась от него, прямая, окаменевшая, и Алексей вдруг испугался, на какое-то мгновение показалось, что прошлое на самом деле вернулось. Она вот так же стояла, когда говорила, что умирает рядом с ним. Что ей тяжело, невозможно, дышать рядом с ним нечем. А ведь думал, что подобный ужас повториться не может, потому что если такое и дано пережить, то только однажды, до второго раза люди попросту не доживают, а вот теперь сидел в полной тишине и снова ждал приговора.
Что же Соня ей наговорила? Жена вечером закатила ему такую истерику, что он практически ничего не понял из её криков и всхлипываний. Твердила только, что "вот если бы её не было, то всё было бы по-другому, а он негодяй, потому что не любит, не понимает, не ценит…". Алексей стоял, как к полу пригвождённый, слушал её, а сам думал, что же она Маринке наговорила. И как это теперь исправлять. А выходит так, что и не исправить уже.
— Ответь мне. Выгоняешь?
