— Условия тут буду ставить я! — закричалголос. — А ты, щенок, будешь делать только то, что я тебе скажу. А теперьзапоминай инструкции, куда надо принести брошку.
Вот это да! Оказывается, эта злополучная брошка‑паучок,из‑за которой у меня было столько неприятностей, из‑за которойопасность угрожала моему ребенку, из‑за которой я тряслась и не спаланочами, из‑за которой погиб Женя, — она у него! У этого монстра, уэтого лживого чудовища! И он молчал и ни слова не сказал мне об этом, видя, вкаком я состоянии, и еще симулировал, подлец, сочувствие ко мне и какие‑точувства!
Этот жуткий монотонный голос начал долго диктовать емуинструкции, но я уже ничего не слышала. Хорошо, что передо мной не былозеркала, наверное, я выглядела так, что сама себя испугалась бы. Я не сталакричать, потому что у меня перехватило дыхание от злости. Но, дождавшись, когдаон положит трубку на рычаг, я тут же набросилась на него с кулаками. Он пыталсяувертываться от моих ударов и делал это, мерзавец, довольно ловко, еще бы —мастер спорта по самбо!
— Скотина! Мерзавец! Уголовник!
— Таня, да подожди же, я все объясню…
— Не желаю слушать твоих объяснений, опять все наврешь!
— Стой же ты да прекрати царапаться! — Я пустила вход ногти, и это действительно получилось намного эффективнее, чемкулаки, — ведь этот метод ведения боя более свойствен женщинам.
Я чувствовала себя дикой кошкой, прямо озверела, визжала ицарапалась, Кирилл никак не Мог со мной справиться.
— Негодяй! С самого начала брошка была у него! Я с умасхожу от страха, ребенка отдала чужим людям, а он, нагло глядя мне в глаза,врет, что ничего не знает! Мало тебе досталось от арабов, жаль, что они тебевообще…
— Да прекрати ты! Ой, больно! Ну перестань, я всеобъясню…
— Убийца! Бандит! Извращенец! На… насильник…
Дело в том, что, понимая, что в честной борьбе с моимманикюром ему не выстоять, этот уголовник и растленный тип лишил меня свободыслова долгим поцелуем. И я как‑то сразу забыла, за что я на негоразозлилась и почему мы вообще ссоримся. Только одна мысль вертелась у меня вголове — почему он не сделал этого раньше, тогда я бы раньше поняла, зачем япришла к нему вечером в воскресенье и что я нашла в этом человеке с такимиласковыми губами и сильными руками.
— Ох, Кирилл. — Я перевела дух.
Этот нахал выглядел абсолютно спокойно, потом он что‑топонял по моему лицу и улыбнулся:
— Совсем все вспомнила или только плохое?
— Но зачем же ты так, с брошкой? — В моем голосепротив воли прозвучали слезы.
— Девочка моя, неужели ты могла поверить, что я когда‑нибудьспособен причинить тебе вред?
Я прекрасно знаю, что на риторические вопросы такого роданельзя отвечать: ответив «нет», ты лишаешь себя дальнейших аргументов в споре,ответив «да», не оставляешь противнику никаких шансов. Но его поцелуй ощутимоповлиял на мои умственные способности, потому что я ответила «нет».
— Умница! Тогда что же ты так разошлась?
— А ты бы как реагировал на моем месте?
— Я нашел брошку только после арабского погрома, утром,когда ты ушла. Она в диван провалилась, в щелку. А тебе не сказал, потому чтоты бы со страху наделала глупостей. Они все равно тебя в живых бы не оставили.Валентина с Вадимом тебя с самого начала приговорили, ты им нужна была дляэксперимента…
— Какого еще эксперимента? — похолодела я.
— Таня, некогда мне! — взмолился он. — Этополдня надо рассказывать! Там в брошке была микропленка со всеми материалами, япрочитал и все понял.
— А я, значит, ничего бы не поняла? Я, между прочим,тоже грамотная и высшее образование имею!
— Я тебе потом все объясню. Так вот, если бы ты отдалаброшку Карамазову, то арабы тебя бы продолжали преследовать, а если бы —Валентине, то все равно арабы убрали бы нежелательного свидетеля.
— Слушай, до сих пор не верится, что это Карамазов. Апочему он таким голосом говорил?
— Ты не догадалась? Это приспособление такое, аппаратдля людей с поврежденными связками. Он усиливает шепот.
— Ну надо же!
Таня, я тороплюсь. Не было никакого убийства, это ловушка,чтобы его поймать. Сейчас только Володе позвоню и побегу. Ты пойми, ведьдоказательств никаких на Карамазова у нас нет. Ты ведь там, у Вадима, виделатолько его палку. Поэтому надо его с поличным поймать.
Там, куда он звонил, наверное, никого не было, и оннадиктовал на автоответчик, что идет на встречу с «нашим общим другом», чтовстреча у Петропавловки, и точное место и время. Пока он говорил, япричесалась, застегнула куртку и собралась идти вместе с ним.
— Ты что это еще выдумала? Ты не вообразила ли, что ятебе позволю со мной идти? Ты что, хочешь ребенка сиротой оставить? Будешьздесь сидеть и носу не высовывать!
Он так орал, что я решила сменить тактику. Было понятно, чтос собой он меня не возьмет, поэтому я смирно села в уголке и выглядела как саманевинность.
— Если я не вернусь, — продолжал Кирилл тономниже, — у Гены есть ключи, он придет вечером и тебя выпустит. Понятно?
—. Понятно, — кивнула я.
— Татьяна, дай слово, что будешь меня слушаться!
— Конечно, дорогой, — я глядела ему в лицочестным, незамутненным взором.
Очевидно, я перегнула палку, потому что он что‑тозаподозрил.
— Так, дверь я закрою, ключи заберу, тебе изнутри неоткрыть. Если через окно, то тут решетка. А из кухни тебе нипочем не вылезти.
— Да‑да, — кивала я.
Все это я делала для того, чтобы ему не пришла в голову однапростая мысль — спрятать мою одежду, а вернее — обувь, потому что на худойконец я могла бы натянуть его свитер, но в ботинках сорок второго размера я далеконе уйду. Но он смотрел подозрительно, поэтому я подошла к нему, обняла ипоцеловала так, что когда он оторвался от меня через три минуты, то сказалтолько, что если сейчас не уйдет, то не уйдет никогда, и плевать на Карамазова.Гражданские чувства одержали верх, Кирилл запер меня на все замки и умчался внеизвестную даль.
Я металась по квартире, как тигр перед кормлением. Это женадо такое придумать: он будет ловить Карамазова, а я должна сидеть тут и ждатьу моря погоды! Ну уж нет! Я, конечно, дала слово слушаться Кирилла, но тольконе сегодня. Сегодня я должна сама поймать этого негодяя, и я это сделаю. Дверьзаперта, замок я не выломаю, да и неудобно, буду шуметь, соседи услышат,милицию вызовут. На окне комнаты действительно у Кирилла была решетка, хоть идовольно хлипкая. Но вот кухня… Пройдя на кухню, я поняла, почему Кирилл неволновался, рамы были заперты на здоровенные старинные шпингалеты, которые всепроржавели. Открыть их не было никакой возможности.