Сургон, обдумывая слова Алекса, посветил фонарём себе в лицо, от чего оно приобрело вид страшной морды – ещё более уродливой, чем при дневном свете – и произнёс:
– Я прощаю тебе оскорбления в свой адрес, но народ исседонов настоятельно рекомендую не задевать.
– Похоже, ты веришь в то, что говоришь, – посмотрев на Сургона внимательно, констатировал Алекс, – и всё сказанное тобой – правда. Но мне плевать на тебя и твой народ! И уж, конечно, я не собираюсь становиться вашим обедом. Вы ведь, кажется, думаете, что поймали меня?
– Пока мы лишь представили вас Духу смерти.
– Ах, да! Вы поймали нас с Таей. И не жалко тебе будет отдавать на съедение свою племянницу?
– Она мне не племянница. Просто дочь погибшего вместе с женой члена нашей общины. Хотя все мы, исседоны, между собой в большей или меньшей степени родственники.
Тая затравленно посмотрела на обманувшего её «дядю».
– И как же ты собираешься нас взять? – спросил Алекс Сургона. – Помериться со мной силой?
Сургон повёл конусом жёлтого света по лесу. С десяток человек стояли у деревьев в ожидании приказа перейти к активным действиям. Луч фонаря выхватывал из темноты лица многих из тех, кого Алекс встречал в Миассе: сторожа со звериными ушами, дрожащего таксиста с красными пятнами на теле, а также якобы убитого в потасовке «орангутанга» и обоих его помощников.
– Значит, история с убийством хозяина дома тоже выдумана? – понимающе кивнул Алекс
– Единственно с целью ограничить твою чрезмерную тягу к самостоятельным перемещениям.
– Тому, кто приблизится, раскрою голову, – сухо предупредил Алекс, перехватывая лопату.
Готовые двинуться на него исседоны в нерешительности замерли.
– Мы сейчас с тобой уйдём, – сказал Алекс Тае, беря её свободной рукой и осторожно отступая назад. – Они останутся, а мы спокойно уйдём.
И едва проговорив это, почувствовал в спину укол от прилетевшей из темноты иглы.
ГЛАВА 39
Мгновенно охваченный слабостью, Алекс зашатался и бессильно повалился на траву. Из леса возник ветеринар Гызат, державший в руке пистолет для стрельбы парализующими ампулами. Приблизившись к поверженному, Гызат извлёк у него из спины иглу и осторожно убрал её в маленький контейнер. Тут же к лежащему на траве Алексу и жмущейся к нему Тае со всех сторон кинулись исседоны.
– Его на носилки, девчонку поведём так, – отдавал распоряжение Сургон.
Появились складные носилки. Алекса связали и переложили на них.
– Прибыл ли Верховный вождь и жрец народа исседонов Рузавал? – спросил Сургон.
– Я прибыл, – раздалось со стороны.
Кособокий правитель Рузавал, днём ранее посвятивший Алекса в исседоны, ступил в круг света, возможно, уже давно наблюдая за происходящим под покровом темноты. Присутствующие, включая Сургона, почтительно склонили головы. Всё это Алекс, лишённый сил, но не способностей к восприятию, прекрасно видел и слышал.
Одетый в чёрно-золотую одежду навыпуск, чёрные шаровары и низкие мягкие сапоги Рузавал внимательно оглядел лежащего Алекса, будто видел его впервые, и перевёл взгляд на Таю. Затем, произнеся неясную фразу, направился к «жилищу Духа смерти», расположенному в двадцати двух шагах к северу от выкопанной Алексом ямы. Исседоны, подняв носилки и прихватив с собой девушку, двинулись следом за Рузавалом, негромко затянув песню. Песня эта мало напоминала традиционное пение, а больше походила на гул или вой, воспроизводимый низкими грудными голосами. Завывая, процессия достигла погребальной пещеры и, трижды обойдя её по кругу, отправилась вглубь острова.
Зажглись ещё несколько фонарей. В их отблесках под вой несущих его людей Алекс плыл на носилках, видя над собой деревья и изредка мелькавшие среди туч звёзды. Куда его несли и зачем? В близкую смерть Алекс не верил. Его сознание полагало себя миром столь же огромным, может быть, безграничным, какой проглядывал сейчас в заоблачной вышине. А миры не исчезают в одночасье. Они существуют очень-очень долго, пусть иногда сотрясаясь под воздействием скрытых механизмов бытия. Разумеется, миры не вечны: сознание вынуждено было признать это, зафиксировав однажды смерть близкого Алексу человека. Только ведь зафиксировать свою смерть, удостовериться в собственном отсутствии сознание не могло, а значит – не желало принимать в качестве непреложной истины конечность всеобщую, или, по крайней мере, конечность по отношению к себе.
Когда лапы елей и сосен над головой Алекса сменились полуголыми ветвями берёз и осин, он понял, что процессия переместилась на юго-восточную часть острова. У символов возрождения, каменных фаллоса и лона, повторилось трёхкратное хождение по кругу, и следующий отрезок пути, сопровождаемый особо прочувствованным воем, завершился у духовного центра острова Веры – дольмена, именуемого храмом.
Исседоны произвели традиционное кружение, и пение прекратилось. Носилки с Алексом опустились на землю прямо перед деревянными столбами, подпирающими гранитную крышу дольмена. Ни загородок, ни запрещающих лент поблизости не было. Кособокий правитель Рузавал, которого Сургон назвал Верховным вождём и жрецом народа исседонов, пригнувшись, вошёл в узкий проём храма. Находился там Рузавал около получаса, и всё это время никто из исседонов не проронил ни слова и даже не двигался, так что слышен был только плеск скрытого от глаз Тургояка.
Рузавал появился в согбенном состоянии. Миновав подпирающие вход столбы, он распрямился в полный рост.
– О Верховный вождь и жрец народа исседонов Рузавал! – раздался голос, по которому Алекс узнал сторожа турбазы. – После заката солнца в день осеннего равноденствия года нынешнего, указанного нам мудростью предков, имел ли ты совет со Всевышним Богом, дающим жизнь, и Великими Духами, следящими за жизнью?
– Да, – сказал Рузавал, – имел.
– О Верховный вождь и жрец народа исседонов Рузавал! – продолжал сторож. – Получил ли ты ответ от Всевышнего Бога, дающего жизнь, и Великих Духов, следящих за жизнью?
– Да, – сказал Рузавал, – получил.
Исседоны встретили его слова восторженными возгласами.
– О Верховный вождь и жрец народа исседонов Рузавал! Получив ответ, можем ли мы отправиться от Священного острова далее, чтобы, завершив начатое, совершить должное?
– Да, – сказал Рузавал, – можем.
Подхватив носилки с Алексом и ведя где-то Таю, исседоны с видимым воодушевлением направились к берегу.
Вопреки погодным ожиданиям полноценный шторм на озере так и не разыгрался, хотя волны неслись по антрацитово-чёрной поверхности Тургояка со злобным остервенением. Встретив на пути препятствия, волны наотмашь хлестали их, шипя брызгами, а на отчалившие от острова лодки набросились, словно хотели тут же разбить их о камни и разметать в щепки. Но не разбили и не разметали и лишь с бессильным отчаянием бились в борта, надёжно сдерживающие их натиск.
