– Я догадался взять фонарь, – повторил Сургон. – Но использовать его для поисков сокровищ Бориса Холвишева не имеет смысла: их на острове нет.
– Где же они? – спросил Алекс.
– Не знаю, – пожал плечами Сургон. – Сам хотел бы узнать. Золота твой дед наверняка припрятал немало.
– А как же послание деда потомкам семьи Холвишев? То, что находилось в тайнике бревенчатой стены?
– Никакого послания не было. Когда по фотографии я нашёл тайник, он оказался пуст. Причём, с уверенностью можно сказать – до меня не вскрывался: щели поросли в нём тем же мхом, что и стыки брёвен.
– Странно, – не поверил Алекс.
– Вот и я говорю, странно, – подтвердил Сургон. – Крестик-то на стене есть. Я было подумал, что крестик это никакой не тайный знак, а так, случайный скол, или зарубка плотника на бревне: плотники иногда делают зарубки, чтобы разобрать и собрать сруб в нужной последовательности. Но ведь тайник под крестиком нашёлся! Просто в нём ничего не было.
Алекс выбрался из ямы и вытянул за собой лопату. Сургон, посветивший было ему в глаза, опустил фонарь.
– Откуда же взялось послание? – спросил Алекс.
– Его написал я, – сказал Сургон. – В тайник положил обрывок, маленькую записку, а всё послание целиком оставил на своём столе, чтобы ты прочитал.
– Зачем?
– Мне было важно, чтобы на закате солнца в день осеннего равноденствия вы оба предстали пред Духом смерти, и предстали по собственной воле.
– Опять эти сказки про духов смерти, – скривился Алекс.
– Не такие уж это сказки, – возразил Сургон.
– И почему ты говоришь, «вы оба»?
– Потому что вас двое: ты и Таисия, и в отношении вас мы имеем некоторые планы.
Алекс вонзил лопату в землю перед собой.
– Сказать по правде, Сургон…или Сергей – не знаю, как тебя правильно называть: мне порядком надоело твоё общество. Но я подожду ещё немного, пока ты дашь исчерпывающие объяснения.
В голосе Алекса послышалась угроза.
– Охотно, – согласился Сургон. – В своё время я рассказал тебе про исседонов, в круг которых ты был принят совсем недавно. Про то, как на протяжении тысячелетий мы, исседоны, сумели сохраниться в качестве самостоятельного народа. Такому сохранению способствовала наша закрытость и приверженность древним традициям. Но помнишь ли ты, что я упоминал о реформах, к которым прибегают исседоны, стремясь приспособиться к меняющимся обстоятельствам?
– Помню, дальше, – сказал Алекс.
Сургон не обратил внимание на его нарочитую грубость.
– Одной из важнейших реформ в среде исседонов явился отказ от ритуального поедания умерших стариков.
Алекс сморщился, словно вновь ощутил во рту рвотную горечь.
– Этот ритуал, смысл которого состоял во вбирании в себя сущности старшего поколения, долгое время был очень важным для нас, но стал недостаточным. Наши старейшины пришли к заключению, что для поддержания жизнеспособности рода требуется заменить мясо старых, измученных болезнями соплеменников на мясо соплеменников молодых, и не просто молодых – а лучших из лучших: самых здоровых, умных, сильных, смелых! Заменить распадающуюся плоть – плотью крепкой, в которой ещё бьётся горячая, и что очень важно, родственная нам кровь. Вбирать в себя сущность не упадка, но роста и совершенства!
В речи Сургона послышались характерные для него ноты экзальтации.
– Данная реформа явилась величайшим переворотом в умах и традициях нашего народа, – возглашал он, – указавшая исседонам путь сохранения и развития! В самом деле: поглощение умерших стариков позволяло нам лишь воссоединиться с предками, в то время как поедание исключительных по своим достоинствам молодых людей дало возможность распределять их достоинства на весь народ! Так, если человек, которого приносят в жертву, физически силён – он делится с другими своей силой; если мудр – мудрыми становятся все; если редко подвержен болезням – и остальные реже болеют; если светел и свят – на других переходит толика святости. Но, разумеется, жертвуя наиболее достойным соплеменником, исседоны в первую очередь воздают благодарность высшим силам за своё существование!
Алекс смотрел на Сургона как на умалишённого, но тот не смущался подобного взгляда.
– Многие века в ночь, следующую за днём осеннего равноденствия, исседоны умерщвляли и поедали одного из своих братьев. Ритуал осуществлялся каждый год, и тот, кого выбирали в качестве жертвы, был несказанно горд оказаться избранным: ведь он признавался лучшим среди всех и приобретал возможность поделиться дарованными ему качествами с близкими людьми. Остающиеся жить почитали его как героя, а там, куда он уходил, приветствовали как посланника. И Всевышний Бог, дающий жизнь, и Великие Духи, следящие за жизнью, и умершие предки благоволили ему на том свете.
– Но… – продолжил за рассказчика Алекс.
– Что, но?
– Но что-то изменилось, раз ты говоришь в прошедшем времени: «умерщвляли и поедали»?
– Изменилось, – согласился Сургон. – Из века в век исседонов становилось всё меньше. И однажды мы поняли, что не можем так быстро терять цвет своего народа. Большим Кругом Старейшин было принято решение проводить жертвенные мистерии раз в три года. Но всего через сто лет и эти потери стали для нас существенны. Особенно с учётом того, что некоторые исседоны, презрев заветы предков, стали родниться с иноплеменниками и заводить «нечистых» детей.
– И тогда был принят закон «Об освящении разбавленной крови»? – догадался Алекс.
– Да! – воскликнул Сургон. – Благодаря которому мы смогли приносить в жертву детей от нечистых браков! Ибо чистых исседонов следовало беречь.
– Подожди, – произнёс Алекс, осенённый догадкой. – Мой дед Борис Холвишев был исседоном…
– Боеру Холви принадлежал к народу исседонов, – согласился Сургон.
– …Он женился на русской девушке и знал, что его ребёнка, когда он родится, могут забрать для съедения.
– Для принесения в жертву посредством ритуального поедания.
– Так вот почему Борис так долго не разрешал Вере заводить детей!
– Думаю, поэтому.
– Вот почему, когда Вера в тридцать шесть лет всё-таки забеременела, он решил бежать на другой континент!
– Боеру Холви был не лучшим представителем исседонов, – сказал Сургон. – Он думал лишь о своей семье, а не о всём народе.
– И вот почему Борис категорически запрещал детям и настоятельно не рекомендовал внукам возвращаться в Россию. Он догадывался, что закон «Об освящении разбавленной крови» вскоре распространится и на следующее поколение от «нечистых» браков.
– Так и случилось. И вот ты здесь.
– Дед опасался, что варварское племя пожрёт его семью! – воскликнул Алекс. – Если конечно, – обратил он взор на Сургона, – ты не сумасшедший и не сочиняешь небылиц.
