Мариус вошел в комнату, тщательно прикрыл за собой дверь. Огляделся. Это была комната для таких вот, вроде Флодрета, посетителей. Тусклый свет из маленьких зарешеченных окон, шторы из потертого желтого бархата, кушетка у стены, потертые подушки. Стол и стул. На чистой скатерти серебряный поднос с посудой. Запах свежесваренного кофе мешается с терпким ароматом травяных снадобий.
— Вам рану зашили? — поинтересовался через силу.
Вообще, говорить не хотелось. И видеть никого не хотелось. Он ловил себя на том, что едва волочит ноги. То, что было в пыточной, вытянуло все силы, выпило кровь, выжало сердце, словно лимон. А что было-то? Узнал о том, что любимая женщина предала, вот и все. Так мало и так много. И где она теперь, его птичка? Что с ней делает ублюдок, протянувший свои мертвые руки сквозь астрал?
— Не зашили, — сообщил король, — замазали какой-то дрянью, и оно само срослось.
— Липучкой, — поправил Мариус механически.
Он отодвинул стул и уселся за стол. Плечи наливались тяжестью, хотелось просто положить голову на столешницу и немного поспать. Но он понимал, что никакого сна не выйдет. Вряд ли он сможет вообще спать, пока не найдет Альку… Или то, что от нее останется.
— Какая разница, — Флодрет подался вперед, поставил чашку на стол, а потом снова откинулся на подушки. — Так что, Магистр Эльдор, это было объявление войны? Или демонстрация силы? Или что?
В душе медленно поднималось раздражение. Да что ж ему неймется, королю? Почему нельзя просто помолчать? Почему обязательно надо говорить, что-то спрашивать?
— Не войны, — все же ответил он, — владыка крагхов вообще не причем здесь.
И задумался о том, что попросту не сможет королю объяснить все. Да и не нужно это Флодрету. Это его, Мариуса, беда и боль.
— Тогда я не понимаю вообще ничего, — сказал король, — скорее всего, Сантор успел получить мое второе письмо, которое я написал в вашем присутствии. Вы ведь тоже читали, что в нем было, верно? Так почему же…
— Сантор далеко не единственный, кто может управлять роем, — подумав, ответил Мариус, — возможно, Сантору рой даже не подвластен. Нет, это не объявление войны…
В голове все путалось. Ему нужно было думать о том, как спасти Альку — пусть и предательницу, которая протопталась по его чувствам, но все же его любимую птичку. О том, как ее разыскать. О том, как вышвырнуть магистра обратно в астрал… А ведь… Энола Дампи обещала, что попробует помочь, поищет книги…
Мариус с досадой взглянул на Флодрета. Тот ответил невозмутимым, светлым взглядом.
— Почему вы решили арестовать ниату Дампи, ваше величество?
Король поморщился. Было видно, что тема ему неприятна.
— А чтобы вы, магистр, сделали с женщиной, которая вас предала? Которая так успешно пыталась управлять вашей волей?
— Это все-таки ваша женщина, насколько я понимаю, — тяжело ответил Мариус, — вы могли для начала просто с ней поговорить. Может быть, она и не виновата ни в чем.
А у самого перед глазами — лицо Альки. Сам-то он сможет "поговорить" с женщиной, которая предала?
И ответил сам себе. Да, сможет. Потому что… уже простил. Это было больно, да. Но — простил… Лишь бы только осталась жива.
— Была бы невиновна, не сбежала бы, — зло процедил Флодрет, — я объявил награду за ее голову…
— Даже так?
— Ее должны взять живой. И тогда я задам все интересующие меня вопросы, магистр.
Мариу пожал плечами. Наверное, Флодрет совершил ошибку, вот так обходясь со своей фавориткой. В конце концов, вина Дампи не был доказана, а если она невиновна на самом деле — ух, обиженная женщина способна на многое…
Вздохнув, он посмотрел в окно. За пределами резиденции было утро, хмурое зимнее утро. Усталость давила на плечи, гнездилась в затекшей шее.
— Ваша дочь по-прежнему играет с той бабочкой? — все же поинтересовался Мариус, припоминая рассказ Кьера.
Флодрет нервно повел плечами, поморщился — видимо, рана еще давала о себе знать.
— Играет. Котлетами кормит. Знаете, Мариус, иногда я думаю, как бы эта бабочка не навредила Леоне, думаю, что надо бы ее убить, но… Леона так к ней привязалась.
"Да, — Мариус все еще смотрел в окно, щурясь на льющийся в комнату серый свет, — бабочку надо бы убить… Но, наверное, не сейчас. Сейчас надо заняться другим".
— Возвращайтесь во дворец, ваше величество, — наконец сказал он, — там уже безопасно. Если желаете, возьмите с собой несколько стражей Надзора.
— Безопасно, как же, — буркнул Флодрет.
Потом поднялся с подушек, свесил ноги с кушетки.
— Впрочем, вы правы, магистр. Когда король бежит из дворца, это уже первый шаг к тому, чтобы королем сделали кого-нибудь другого…
— И с этим мы тоже разберемся, — пробормотал Мариус.
Флодрет раздражал. Не попытайся он арестовать Дампи, возможно, она бы и помогла сейчас. Судя по всему, очень даже неглупая ниата, эта Дампи… А теперь — ищи-свищи…
* * *
Он оставил Кьера в Надзоре, а сам пешком пошел домой. Сам не знал, почему не сел в экипаж. Возможно, просто нужно было осознать, что сам он — еще живой, вполне дышит и в состоянии шевелиться, и что страшная, высасывающая все силы пустота на сердце — всего лишь тень разочарования и обиды. Когда-нибудь все наладится. Снова будет светить солнце, и они с Алькой… вместе… как будто ничего и не было.
Потом, совершенно ни о чем не думая, Мариус зашел в магазин и купил конфет, затем вдруг спохватился — для кого он их купил? Его птички нет дома… Ему очень хотелось верить, что она вернется, но… Магистр не дал даже намека на то, где они. Придется набраться терпения, как-то готовиться к их встрече… В том, что встреча состоится, Мариус не сомневался, потому что знал, что именно требовалось твари. Его, Мариуса, тело. Вопрос в том, доживет ли Алька.
Шел он долго. Старался не думать ни о чем, вымести все из головы — так, чтоб до звенящей темной пустоты в мыслях. Но не получалось. Все равно думалось. И о том, как сейчас могла бы пригодиться Энола Дампи, и о том, что король поторопился с выводами, и наверняка нужно копать совсем не в сторону Дампи, и о том, как могла Алька сотворить такую глупость, как помочь магистру вырваться на волю… Горло сжималось в болезненных спазмах, перед глазами все смазывалось, расплывалось серыми пятнами акварели, когда в нее капают воду. Не дойдя до дома, он свернул куда-то в подворотню, прислонился к холодной стене и уставился на низкое перламутровое небо. Потом медленно осознал, что по щекам вниз пролегли горячие дорожки и рассмеялся. Магистр Святого Надзора плакал, как будто это был и не повидавший много смертей мужчина, а как будто он снова стал маленьким, и снова сидел под столом, на по скатерти скатывались и плюхались на пол крупные капли крови.
— Алька, — выдохнул он.
