– Дети к старшим классам меняются, – заметил я. – Словно кто-то нажимает на переключатель. Гормоны начинают зашкаливать, и все расклады летят к чертям до самого конца школы.
– Да иди ты! Я тоже учительница, если помнишь. Я знаю, как это выглядит. «Вторжение похитителей тел».
Бет рефлекторно начала рвать пальцами картонную подставку для пивного бокала.
– Со мной Эмили до этого разговаривала, даже несмотря на свой переходный возраст. Я думала, что наши отношения – другие.
– Она говорила что-нибудь о школе, о том, что ее тревожило?
– Нет. А когда я спрашивала, она пряталась в свою раковину.
Вернувшись, Лорен со стуком поставила на стол еще два бурбона. Если это были обычные двойные порции, то у меня явно что-то случилось со зрением. Возможно, Бет была права. Возможно, я нравился Лорен.
Бет отхлебнула виски.
– Сейчас я думаю, что следовало на нее нажать. Заставить поговорить со мной.
– Это было бы бесполезно. Нажми на подростка слишком сильно, и он лишь глубже заползет в свою скорлупу.
– Да уж. Но знаешь, что самое дерьмовое? Я даже не обняла ее на прощание. Мы всегда обнимали друг друга. Но в тот раз она просто ушла. А я подумала, что как классная тетушка должна ее отпустить. Должна дать ей время. Но, как оказалось, у нас его не было. Тогда мы виделись в последний раз. Через две недели она умерла. – Шмыгнув носом, Бет начала сердито тереть глаза. – Нужно было ее обнять.
– Ты не могла знать.
Потому что жизнь никогда ни о чем не предупреждает.
– А должна была. Я учительница. Я должна была понять, что это не было обычным подростковым приступом дурного настроения. Должна была заметить признаки депрессии. Она была моей племянницей. А я ее подвела.
По мне волной прокатилось чувство вины. Оно было настолько сильным, что на мгновение у меня едва не перехватило дыхание. Я сглотнул.
– Как с этим справилась твоя сестра?
Бет потрясла головой, чтобы прийти в себя.
– Она не могла здесь оставаться. Не могла жить в доме, в котором это произошло. Она вернулась в Эджфорд, поближе к маме. Она все еще пытается справиться с произошедшим. Я стараюсь навещать ее по возможности, но после смерти Эмили между нами словно выросла стена, которую не может преодолеть ни одна из нас.
Я хорошо ее понимал. Скорбь – это личное. Ее невозможно разделить с кем-то другим, как коробку конфет. Она твоя и только твоя. Она как гвозди, впивающиеся тебе в плечи. Как терновый венец. Никто не способен почувствовать твою боль. Никто не может поставить себя на твое место, потому что это место усыпано толченым стеклом, разрывающим твои ступни в кровь при каждом шаге. Это темница, из которой тебе не вырваться до конца жизни.
– Поэтому ты приехала сюда? – спросил я. – Из-за Эмили?
– Когда через пару месяцев появилась вакансия в Арнхилле, я подумала, что это судьба.
Странно, как часто такое случается.
– Почему ты не сказала мне с самого начала?
– Потому что Гарри не знает. Не хотела, чтобы он как-то не так понял.
– В смысле?
– Например, что я здесь ради мести.
– А это не так?
– Разве что поначалу. Мне хотелось, чтобы кто-то был ответственен за смерть Эмили. – Она вздохнула. – Но мне ничего не удалось выяснить. Во всяком случае, ничего конкретного. Обычная дружба, обычные дрязги.
– А что насчет Хёрста?
– Она никогда его не упоминала…
– Но… – продолжил я ее мысль.
– Что-то с этой школой не в порядке, и Хёрст является частью этого. Когда ты позволяешь, чтобы детям вроде Хёрста все сходило с рук, ты создаешь климат, в котором жестокость является нормой.
Я сомневался, что дело было лишь в этом. На ум пришли слова Маркуса о том, что Хёрст водит детей к старой шахте. Детей, которые хотят стать частью его банды. Возможно, он водил туда и молоденькую девочку, отчаянно хотевшую, чтобы ее приняли в новой школе. Шахта может добраться до тебя разными способами. Как это произошло с Крисом.
– Ты что-то притих.
– Просто задумался о том, что у истории есть дерьмовая привычка повторяться, – ответил я горько.
– Но так быть не должно. Школы вроде Арнхилльской академической можно изменить только изнутри. Работа учителя – это не составление таблиц успеваемости да отчетов для минобра. Учитель должен помогать школьникам становиться достойными, цельными людьми, не позволяя им разрушить свои жизни в подростковом возрасте. Потеряй их в этот период, и ты потеряешь их навсегда. – Она дернула плечами. – Ты, наверное, считаешь меня наивной.
– Нет, я считаю тебя храброй, заслуживающей всяческих похвал и тому подобное, из-за чего ты сейчас покажешь мне средний палец… Видишь? Я угадал.
Бет опустила средний палец.
– Мне почти кажется, что ты, циничный, уставший от жизни сукин кот, меня понимаешь.
– Понимаю. В смысле, не подумай, что я сравниваю себя с тобой. Я нахожусь здесь по гораздо менее достойным причинам.
– И что это за причины?
Я колебался. Если мне кому-то и хотелось сказать правду, то этим человеком была Бет. Однако Бет же была и единственным человеком, чье мнение мне было небезразлично.
– Как ты сказала, в Арнхилл приезжают лишь два типа учителей. Я не смог найти работу в другом месте.
– Я думала, мы решили быть честными друг с другом.
– Я с тобой честен.
– Нет, – она покачала головой. – Ты мне чего-то недоговариваешь.
– Я сказал тебе все так, как оно есть.
– По лицу же вижу.
– У меня просто такое лицо. Меня прокляли.
– Отлично. Можешь не говорить.
– Ладно.
– Значит, ты все-таки чего-то недоговаривал?
– Хорошо. Я был игроком. Задолжал кучу денег. Нужно было где-то залечь на дно, пока я не рассчитаюсь со своими долгами. Так что никакой благородной причины у моего возвращения нет. Я паршивый игрок, посредственный учитель и весьма сомнительная личность. Довольна?
Она сердито сверкнула на меня глазами.
– Чушь! Ты можешь быть ушлепком, но ты – ушлепок, который приехал сюда ради чего-то. Чего-то, что для тебя важно. Иначе ты удрал бы сразу после того, как прихвостни Хёрста тебя избили. Но если не хочешь рассказывать – отлично. Я думала, мы станем друзьями. Очевидно, я ошибалась.
Она встала и взяла свою куртку.
– Ты уходишь?
– Нет. Я убираюсь отсюда, хлопая дверью.
– Ого!
– И оставляю тебя сидеть с видом печального лоха.
– Не хочу тебя огорчать, но я выгляжу им и без твоего участия.
