Но Лора не могла заснуть, несмотря на приятную усталость. Неужели еще несколько дней назад она так боялась страсти? Если бы не реакция Йена на ее признания в любви, она бы чувствовала себя наверху блаженства. Правда, он попытался сгладить неловкость, однако у нее в душе осталось неприятное чувство.
Лора вспомнила слова мужа и чуть не заплакала. Нет, это просто еще одна проблема, еще одна тень прошлого, от которой надо избавиться, чтобы стать полностью счастливой. Значит, он еще живет во мраке.
Смешно, ее страх исчез, а уныние и мрачность Йена остались, словно его околдовали демоны, от которых он никак не мог отделаться. Конечно, она вела себя не лучшим образом, но главная причина все-таки не в ней.
Лора вспомнила его случайное упоминание о позоре и недостойном поведении. Он постоянно изводит себя, анализируя свои недостатки.
Должно быть, тюрьма сильно изменила его, что-то очень повлияло на него. Или причина в бесконечных оскорблениях, полной беспомощности? Для такого человека, как Йен, стать беспомощным означает жестокую пытку.
Но даже если это верно, она не представляет, чем ему помочь. Он стеной отгородился и от нее, и от самого себя, и пока стена не исчезнет, он не сможет любить ее, как бы она ни жаждала его любви, А имеет ли она право жаловаться? Беря ее в жены, Йен предложил ей дружбу и поддержку, сейчас к ним еще добавился восторг физической близости. Требовать от него любви — значит выходить за пределы сделки. Однако со временем отсутствие его любви может стать для нее просто невыносимым, и крушение всех надежд заставит ее уйти от мужа, не дожидаясь того, чего она никогда не получит.
Лора вдруг засмеялась. Возможно, гордая английская красавица не осталась бы в доме, где ее не любят, но она-то русская и обладает упорством своего народа, который не сдается ни при каких условиях. Йен — ее муж, и она никогда его не оставит. Черт с ней, с гордостью, она посвятит всю жизнь, чтобы завоевать любовь, а если потерпит неудачу, то, видит Бог, сделает это с высоко поднятой головой, как и подобает русским.
На следующее утро Лора проснулась оттого, что Йен убрал руку из-под ее головы.
— Извини, что разбудил, у меня онемело плечо. Лора начала массировать это место, наслаждаясь твердостью мускулов, и у нее сразу возникло желание продолжать занятия по «Камасутре», но она все же решила сосредоточиться на главном.
— Что случилось с тобой в Бухаре, почему это так гложет тебя, Йен?
Его ленивая улыбка мгновенно исчезла, глаза потемнели, словно зимняя вода.
— Ты уже имеешь общее представление.
— Но я не знаю деталей. Может, там случилось нечто такое, чего ты до сих пор не смог простить себе, и твоя душа стала холодной как лед? Может, это произошло в те дни, когда тебя увели из подземелья и вернули сильно избитым?
На миг ей показалось, что Йен сейчас подскочит и убежит.
— А что случилось с благородной леди, которой я сделал предложение?
— Она вышла замуж за человека, который вдохновил ее на то, чтобы дать волю своей русской натуре. И теперь нахожу, что стало намного лучше. Я спрашиваю тебя не из простого любопытства, душенька. Если мы поговорим об этом, возможно, много темного исчезнет из твоей души.
Йен снова надел повязку, которую снял минувшей ночью. Похоже, она служила ему защитой, как доспехи рыцарю.
— Случившееся в подземелье настолько тривиально, что и говорить не хочется, к тому же это вряд ли поможет мне. Разбитого не склеишь, Лариса.
— Не уверена.
Заложив руки за голову, Йен уставился в стену, и Лора подумала, что напрасно затеяла разговор, по крайней мере сегодня.
— Бухара — город религиозного фанатизма, — наконец произнес он. — Несколько раз меня заставляли принять ислам, в награду предлагали официальный чин в армии эмира, жену, а то и две. Не знаю, как я устоял, наверное, из шотландского упрямства. Но после очередного отказа три охранника начали избивать меня в присутствии маленького злобного человека по имени Рахмин, который был главным палачом эмира. Мне повредили глаз, сломали несколько ребер, чуть не сделали импотентом. Неужели ты хочешь слушать дальше? — спросил Йен, посмотрев на жену. Лора кивнула.
— Я знал, что умру, когда меня вытащили на какой-то пустырь между дворцом эмира и городской тюрьмой. Дав мне лопату, Рахмин приказал копать могилу, но я с трудом шевелился, могилу пришлось рыть охранникам. Потом они спросили, не передумал ли я присоединиться к братству правоверных. Я снова отказался, пожелав их матерям совокупиться с дикими кабанами. Я был готов к смерти, мне этого страшно хотелось.
Йен замолчал. От боли за мужа Лора так закусила губу, что почувствовала во рту вкус крови.
— Охранник поднял ружье, взвел курок, и я даже обрадовался: значит, смерть не будет мучительной. Однако у Рахмина возникла другая идея. Охранник столкнул меня в вырытую могилу. Они… начали хоронить меня заживо, и тогда я сломался. Уже не было ни боли, ни гордости, ни злости, только ужас. Лежать в темноте, задыхаться, чувствовать на себе вес земли и все еще оставаться живым… Это было невыносимым. В этот момент Йен Камерон умер, жаль, что вместе с ним не умерло и его тело.
— Но ведь ты не умер, — мягко заметила Лора, потрясенная до глубины души.
— Да, не умер, но заплатил высокую цену. Я кричал, плакал, умолял, пресмыкался, обещал сделать все, что от меня потребуют. И на этот раз согласился перейти в их веру. Это очень легко: «Нет Бога, кроме Аллаха, а Мохаммед пророк его». — Йен так стиснул руку жены, что ее пальцы онемели.
— Тогда почему ты снова оказался в подземелье?
— Меня перенесли во двор, помыли, накормили, стали лечить. От боли я даже не заметил, как мне сделали обрезание. Я испытывал к себе такое отвращение, что лишь смерть могла искупить мое унижение. Тем временем эмир через Рахмина приказал мне командовать его артиллерией, но я ответил, что скорее в аду настанет мороз, чем я буду работать на эмира, что отказываюсь от веры. Рахмин пришел в дикую ярость, ибо мусульмане ненавидят отступников даже больше, чем неверных. Я решил, что теперь меня уж наверняка похоронят заживо, но, к своему удивлению, оказался в «черном подземелье». Возможно, эмиру требовалось время, чтобы решить, как получше расправиться со мной. — « Йен надолго замолчал и наконец произнес выстраданную фразу; — Два месяца спустя Петр Андреевич получил привилегию умереть за мои грехи.
— Петр умирал, и возможность спасти тебя делает его смерть осмысленной, — сказала Лора, понимая слабость этого утешения.
— Возможно, только его мужество не умаляет моей трусости и вины. Я всегда полагал, что, когда наступит мой час, я сумею умереть достойно, как мужчина. Не без страха, но по крайней мере с честью. И не смог этого сделать.
— Значит, сейчас ты не можешь простить себя за то, что поддался боли, ужасу, хотя спустя несколько дней сам хотел смерти. Вряд ли Господь не простил тебя за такое прегрешение.
