Эти органы контрразведки самочинно несли полицейскую и главным образом политическую работу, которая заключалась в том, чтобы выслеживать, узнавать и арестовывать большевиков. Нужно сказать, что эти органы контрразведки большей частью состояли из людей, совершенно неподготовленных к такой работе, добровольцев, и основания, по которым производились действия органов контрразведки, были совершенно произвольными, не предусматривались никакими правилами. Обыкновенно все контрразведочные органы должны стоять в тесной связи с прокуратурой и во всех случаях обязаны действовать, оповещая ее. Здесь же никакой связи с прокуратурой не существовало, и самое понятие «большевик» было до такой степени неопределенным, что под него можно было подвести что угодно.
Я помню, значительное число людей бывало арестовано по совершенно неосновательным причинам. Когда это выяснялось, то их отпускали. Но те лица, которые были персонально известны воинским частям, конечно, не выдавались, и с ними воинские части расправлялись сами совершенно самочинно. В тех же случаях, когда было только подозрение, они выполняли это требование и передавали прокурорскому надзору, которым и производилось расследование, большою частью не приводившее ни к каким результатам. Контрразведка при штабе у меня была, но контрразведки при отрядах действовали совершенно самостоятельно.
С точки зрения всех военных чинов, это было средство борьбы. Они говорили: «Мы защищаемся, мы ведем борьбу и считаем необходимым применить ту же меру, которую применяли и в отношении нас».
Нужно сказать, что в Харбине ходило много рассказов относительно деятельности этих органов. Это был сплошной кошмар…
Источник: допрос Колчака. Л.: Государственное издательство, 1925. С. 128–130.
Из воспоминаний В. Владимировой
Вакханалия убийств на улице была столь велика, что в первый же день Комуч издал приказ № 3 с требованием их прекратить. Однако, по существу, учредиловцы идеологически и практически возглавляли белый террор. Климушкин в докладе съезду эсеров призывал: «В настоящее время политика власти должна быть твердой и жестокой». Другой учредиловец, эсер Алмазов, тоже уговаривал: «Не остановимся перед проведением жестокой политики!». […]
И политика, которая творилась с благословения Комуча, была жестокой за все короткое время его существования. Это был массовый белый террор: убивались сотнями все красноармейцы, рабочие-латыши, матросы и рабочие. Тов. Сокольников, бывший при занятии Ижевска и Воткинска (в начале ноября) 2-й Красной армией, сообщил тогда же в печать: «В тюрьмах и баржах Ижевска томились сотни товарищей коммунистов, рабочих и советских сотрудников. Заключенные содержались в темных тюрьмах и получали по полфунта хлеба в день. Из 800 заключенных спаслось 500 чел., 300 было убито. Я, — говорит тов. Сокольников, — видел эти трупы. Ни на одном из них не было огнестрельной раны. На многих трупах можно было насчитать от 30 до 40 штыковых ран. Многие трупы без единой раны были закопаны в землю. Весьма понятно, что население этого округа встретило Красную армию как своих избавителей и что зверства белогвардейцев послужили лучшей агитацией в пользу советской власти». […]
Что эти зверства не только идеологически оправдывались членами партии эсеров, но и производились с ведома и при непосредственном участии самих членов Комуна, видно из следующего разоблачения, сделанного управляющим делами Комуна Дворжецем. Он пишет: «Было известно только одно. Из подвалов Робенды, из вагонов чехословацкой контрразведки редко кто выходил… В нашем штабе охранки официально арестованных было очень немного, но я знаю, что имели место словесные доклады начальника охраны Климушкина о том, что за истекшую ночь было ликвидировано собрание большевиков, ликвидирован заговор или обнаруженный склад оружия. В результате этих „ликвидаций“ арестованных не прибавлялось, а если вопрос задавался, то получался ответ, что было оказано сопротивление, и „в результате перестрелки все участники были убиты“. В то же самое время с „нашей“ стороны не было даже раненых. Характерно, что всем этим ведал Климушкин… Ни разу не была сделана попытка поставить какое-либо дело перед судом. Число „ликвидаций“ все более и более возрастало; число „выведенных в расстрел“, „оказавших сопротивление“ было все больше и больше».
Источник: Владимирова В. Год службы «социалистов» капиталистам. М.—Л., 1927. С. 326–327.
Из воспоминаний Г. Я. Виллиама
Контрразведка в Добровольческой армии была многообразна и многогранна. Она имела много различных наименований; разветвлялась на множество учреждений; но имела и некоторое единство в одном: большевики умело и удачно использовали ее как верное прибежище для своих шпионов и агитаторов.
Шпионаж и контрразведка на войне считаются необходимыми органами армий. В районе генерала Деникина контрразведка представляла собой, выражаясь словами Бурачка-старшего, «что-то отдельное», что-то ни с чем не сообразное, дикое, бесчестное, пьяное, беспутное. Главное командование, а вместе с ним и «Особое совещание», то есть правительство, со своей стороны, казалось, делали, что могли, чтобы окончательно разнуздать, распустить эту кромешную банду провокаторов и профессиональных убийц. Вот несколько иллюстраций, характеризующих деятельность контрразведки «деда Антона», как звали Деникина в среде его подчиненных.
После занятия одного города в Крыму большевики расстреляли военного врача. Вскоре им пришлось очистить город, в свою очередь. Вдова расстрелянного пошла и указала добровольческой контрразведке убийц своего мужа. Их арестовали и «пустили в расход». […]
В Новороссийске контрразведкою называлось несколько учреждений, между прочим, и уголовный розыск. Была другая контрразведка, выдававшая пропуска отъезжающим, и другой уголовный розыск, ведавший всякие воровские дела. Где кончалось одно и начиналось другое учреждение, сказать не берусь: тут все переплелось и перемешалось.
Главная и, должно быть, подлинная контрразведка помещалась на краю города, около так называемой «станички», за которой начинались горы и владения зеленых. Двор этого заведения, охраняемый часовыми, был почему-то всегда полон унылыми фигурами красных. Неподалеку находилась и тюрьма.
Говорили, что по ночам здесь слышались стоны и вопли; вообще, было известно, что то, что творилось в застенках контрразведки Новороссийска, напоминало самые мрачные времена Средневековья.
Источник: Виллиам Г. Я. Побежденные //Архив русской революции. Т. 7. М., 1991. С. 231–232.
