Штурмовики разделились и двумя группами двинулись в разные концы судна, догоняя окончательно обезумевших арлекинок. В коридоре уже никого не было – крики и глухие выстрелы слышались из дальних отсеков. Я пошел вперед, заглядывая в опустевшие помещения. Под ногами хрустел когда-то вездесущий песок, который снаружи уже давно скрылся под зеленеющей землей. Все тут было завалено запасами: ящиками с синтетической едой и консервами, боеприпасами, емкостями с биотопливом, контейнерами с неизвестным содержимым.
Держа пистолет на изготовку, я свернул в отсек покрупнее. Это было что-то вроде кают-компании: довольно большой зал, обставленный, как богатая гостиная. Владелец явно не привык ни на чем экономить – ни на пространствах, ни на отделке. Если судить по тому, что сохранилось, интерьер тут был не хуже, чем на тех фешенебельных виллах, в которые мы заходили, блуждая по побережью.
Панели из платины и дерева, росшего столетиями без всяких генно-инженерных вмешательств, инкрустации из янтаря и полудрагоценных камней, явно изготовленные не роботами с восточных фабрик. Во всяком случае, они выглядели так, будто были вручную собраны седобородыми умельцами в частных мастерских со столетними традициями.
На одной из стен виднелся покрытый пылью серебряный барельеф: орел, вальяжно усевшийся на сплетенные инициалы «В» и «Г». «Винсент Голд». Такой же герб украшал каюту, где я когда-то сыграл свою последнюю игру на Земле. Значит, я был в бывших походных покоях миллиардера.
Всю эту обстановку я оценил мельком, за пару секунд, потому что внимание тут же магнитом притянул стол, стоявший в центре. Точнее, не сам стол, а лежавшее на нем тело. Это не была свежая жертва сегодняшнего боя, над ней успели поработать без спешки: руки и ноги старательно перехвачены веревкой, привязанной к ножкам. Остатки одежды тоже не похожи на обычное шмотье «красноликих» – в свисающих лохмотьях легко было узнать плащ странствующих торговцев. Но под ними виднелось еще что-то – я подошел, чтобы рассмотреть повнимательней. Плащ раньше скрывал защитный костюм, но такую броню я еще не встречал ни разу. Не бандитский самопал и не армейская амуниция. Какой-то яркий цвет, необычные очертания. Ладно, подумал я, каприз богача – какая-нибудь лимитированная индивидуальная спецразработка для Голда. Я подошел еще ближе – теперь было видно, что броня на груди пробита, буквально разворочена.
Я собрался отвернуться – к чему мне лишний раз смотреть на человеческие останки. Я и так видел их чересчур много. Но поневоле задержал взгляд – с ними было что-то не то. Точнее, все. Оттенок кожи, строение мышц и костей. Отдельные ребра не просматривались, вместо них торчал странный киль, как у птицы, который треснул от удара. К внутренним органам я не присмотрелся, но и там виднелось что-то не совсем человеческое. Если не сказать «совершенно нечеловеческое». Я бы мог принять это за мутацию, если бы на Утопии хоть кто-то из тех редких детей, которые, по слухам, кое-где иногда рождались и даже выживали, успел бы дорасти до взрослого возраста. Но нет, это было что-то иное, и у меня даже пошел холодок по коже.
Странное дело, я только что наблюдал, как люди рубили друг друга на куски и дырявили разным калибром, но по-настоящему жутко мне стало только сейчас – рядом с бездвижным телом, которое мне вроде бы ничем не угрожало. Наверное, я чувствовал угрозу на более глубоком уровне – не индивидуальный страх, а тревогу всего человеческого вида, столкнувшегося с неведомым чужаком, который явился конкурировать за жизненные ресурсы.
Эти размышления отвлекли меня от непосредственных опасностей, и я вспомнил о них слишком поздно – только когда череп резко сдавила невидимая сила, а тело наполнилось неподъемной тяжестью. Невероятным усилием я смог чуть повернуть голову, чтобы краем глаза увидеть тень в углу, прилипшую к стене за штабелем из коробок.
– Тихо, малыш, не дергайся… Просто стой и кивай, если сюда кто-то зайдет… Кивай спокойненько…
Легко узнаваемый шелестящий шепот Рохо. Зловещий, как шорох чешуи, трущейся о песок. Время замедлилось, став тягучим и густым, звуки вязли в нем, как будто доносились не по воздуху, а пробивались сквозь липкое желе. Я слышал, как в дальнем конце корабля еще гулко отдавались отдельные выстрелы, но за переборкой уже гремели ботинки возвращавшихся штурмовиков.
Рохо прекрасно понимал, что подай я им сигнал, его не спасли бы ни его дар убеждения, ни пси-способности. Поэтому он сделал все, чтобы у меня не было такой возможности. Я покрылся холодным потом, язык превратился в слиток свинца, руки повисли чугунными болванками. Да, телом шевелить я не мог, но и сдаваться на этот раз не собирался. Пусть у меня не получалось выдавить ни звука, поднять пистолет и тем более нажать на курок. Зато теперь я мог другое: подобраться к мозгу Рохо и попробовать поковыряться в нем, как в компьютере доминатора.
Не двигаясь с места физически, я бросился в атаку. Такого Рохо не ожидал, и мы сплелись в пси-объятьях. Совсем не дружеских, конечно. Ситуация была непривычной для обоих: мы были как боксеры в клинче, которые сопят друг другу в ухо, но ударить не могут. Чем дальше я ввинчивался в его сознание, тем отчетливей понимал, что разобраться с ним так же, как с доминионовской машиной, не получится.
Здесь не было никакой рациональной схемы, которую можно взломать, – я попал в хаотическую воронку образов и ощущений, которые мой мозг бешено пытался хоть как-то обработать. Это был душный мир, из которого выбраться еще сложнее, чем проникнуть. Меня окружала жаркая пустыня, выжженная ненавистью и страхом. Из барханов поднимался лес каменных индейских идолов с лицами Рохо. Казалось, он был тут везде и нигде – каждая песчинка кривилась его ухмылкой, а неясная тень мексиканца мелькала среди истуканов то в песочном камуфляже, то в перьях шамана, то вообще без одежд и даже мяса – пляшущим скелетом его ожившей татуировки.
Я представил себе, что будет, если я так и останусь в этом бреду навсегда, как проглоченный удавом кролик. Это было даже унизительно – в конце концов, что такое мозг Рохо по сравнению с бесконечной мегаструктурой Доминиона? Или той темной субстанцией, которая клубилась в недрах планеты? И тем не менее я сумел забраться за пазуху к Доминиону и вовремя ускользнуть, приблизился к подземному мраку и вынырнул обратно, хоть и еле переборол чудовищную силу его притяжения. И все для чего? Чтобы теперь сгинуть в затхлом мирке бывшего наркоторговца, который и сам уже обречен? Неужели эта пустынная гадюка утащит меня в могилу вместе с собой?
Я пришел в ярость, дополнительно черпая злость из отравляющего зноя пустыни, над которой метался бесплотным духом. Однако пока я не видел никаких слабых мест, куда бы мог нанести удар. Рохо же чувствовал исходящую от меня угрозу и пытался загнать в ловушку: пустошь превращалась в лабиринт, и промежутки между идолами заполнялись стенами из человеческих лиц.
Наверное, это были те, кого Рохо видел в своей жизни: перекошенные, татуированные до последнего миллиметра рожи уголовников, фарфоровые личики Девы Марии Гваделупской, череп Санта Муэрте, которую мексиканские бандиты считали покровительницей, каменные морды ягуаров с древних барельефов, отрезанные головы заложников, размалеванные проститутки из Тихуаны, маски «красноликих» и закрытые забрала шлемов спецназа. Я был зажат между этих стен, а проходы продолжали сужаться…
