Но вернемся к основному варианту — к выводу греками колоний за пределы своей страны. В организации этого столь важного для формирования классической цивилизации процесса вновь видна выдающаяся роль сознательных и планомерных усилий тех, кто стоял тогда во главе греческих общин, или кому граждане специально доверяли руководство ответственным делом вывода колоний. Как правило, это были представители знати, бравшие на себя инициативу либо из общего стремления содействовать разрешению трудностей, от которых страдала их община, либо из более конкретных личных побуждений, поскольку они тоже были недовольны своим положением на родине и стремились поправить его участием в заморском предприятии. В любом случае естественным было обращение этих инициаторов за советом и санкцией к какому-либо почтенному общегреческому святилищу. Таким в особенности было святилище Аполлона в Дельфах — не только религиозный патрон значительной части общин Балканской Греции, рано сплотившихся вокруг него в особое религиозно-политическое единство — Дельфийскую амфиктионию, но и традиционный хранитель народного опыта и аристократической мудрости.
В организацию колонизационного движения в архаическую эпоху Дельфийский оракул, во всяком случае, внес свою лепту —если и не в роли форменного руководителя всем процессом, как это представлялось некоторым ученым в позапрошлом веке, то в качестве своеобразного консультационного центра, обращение к которому за общей санкцией или прямым советом считалось непременным условием (ср.: Her, V, 42) и, надо думать, и на самом деле способствовало успеху колонизационного предприятия.[244] Ярким примером может служить в данном случае ситуация, связанная с выводом колонии из Коринфа в Сицилию в 735 г. до н. э.: инициатива правящего клана Бакхиадов сочетается здесь с корректирующей ролью оракула Аполлона в Дельфах и планомерной деятельностью ойкистов Архия и Херсикрата.[245]
Сицилийский материал, поскольку он сравнительно хорошо отражен в общегреческой исторической традиции, опирающейся, кстати, и на добротное местное предание, замечателен своей образцовостью. Он доставляет нам возможность с уверенностью судить о всех важнейших аспектах греческой колонизации — о причинах и характере самого колонизационного движения, о судьбе вновь основанных поселений, о своеобразии их исторического развития, при котором становление города-государства свершалось в ходе внутренней колонизации (не синойкизма), а формирование гражданской общины происходило в условиях социально-политической борьбы, осложненной дополнительным воздействием новых партий колонистов-эпойков и зависимого местного населения; наконец, о сущности взаимоотношений между греческими колонистами и местным населением.
В частности, на примере основания коринфянами Сиракуз мы можем убедиться в сложной природе колонизационного движения: в данном случае массированное давление избыточного аграрного населения (ср. указание традиции на происхождение большей части переселенцев из сельской местности Теней) сочеталось с известной заинтересованностью в расширении сферы коммерческой деятельности (ввиду связи правящего клана Бакхиадов с торговлей) и разрешающей, стимулирующей ролью социальной распри (здесь именно распри в среде самой знати, между Мелиссом и Архием). Замечательна также и последующая судьба вновь основанного поселения, которое постепенно из преимущественно земледельческого, с преобладающим значением землевладельческой аристократии первопоселенцев-гаморов, превратилось в развитое аграрно-торговое, с возрастающей ролью и значением городского демоса. Наконец, сиракузский материал великолепно проясняет суть этно-социального взаимодействия в зоне греческой колонизации.
С характерными обстоятельствами основания и главными линиями развития колониального полиса мы еще познакомимся подробно при рассмотрении исторических судеб Леонтин, Сиракуз и Гераклеи Понтийской (см. ниже, часть III, гл. 6-8). Но на вопросе об отношениях греческих колонистов с туземным населением необходимо остановиться уже сейчас. Этого требует как логика самого изложения, необходимость подкрепить конкретными данными сформулированное выше принципиальное положение о греческой колонизации как способе разрешения своих проблем за чужой счет, так и историографическое состояние вопроса, поскольку устойчивого единого мнения здесь так и не достигнуто. В этом легко убедиться на примере отечественной литературы.
В самом деле, казалось бы, нет ничего естественнее заключения об империалистическом характере греческой колонизации. Ведь, за немногими исключениями (например, в отдельных районах Причерноморья), новые поселения основывались греками в местах, где было свое исконное население, для которого утверждение новых поселенцев означало более или менее очевидное утеснение, утрату своих владений и возможностей для самостоятельного развития. Такой именно взгляд, в полемике с бытовавшей идеализацией греко-варварских отношений, был развит в русской дореволюционной историографии Ф. Ф. Соколовым. Глубоко исследовав древнейший период истории Сицилии, русский ученый сумел показать, что местные сицилийские племена сикулов и сиканов, хотя и уступали во многом грекам, отнюдь все же не стояли на стадии «новозеландской дикости», как это рисовалось взору английского историка Дж. Грота, и что приход греков вовсе не обернулся для них благодетельной миссией, а наоборот, прервал спонтанный процесс собственного оригинального развития.[246]
Однако это простое и с виду естественное мнение в дальнейшем было пересмотрено, и на смену ему явилось иное и, как стало казаться, более верное воззрение на отношения греческих колонистов с местным населением как на своего рода положительное, с выгодами для обеих сторон, взаимодействие. Это воззрение нашло отражение, в частности, у С. А. Жебелева, который в одной из последних своих работ писал: «Было бы неправильно рассматривать греческую колонизацию как своего рода ряд разбойничьих набегов или вооруженных экспедиций. Последние были бы немыслимы, так как число являвшихся колонистов значительно уступало количеству туземного населения, окружавшего или жившего по соседству с основанной колонией.. Все усилия торговых колоний должны были быть направлены на то, чтобы обеспечить между греками и туземцами такой modus vivendi, при котором каждая сторона могла бы извлекать для себя наибольшие выгоды. И если греческие колонисты эксплуатировали туземцев в своих интересах, то со своей стороны и верхи туземного населения извлекали из общения с греками свои, хотя бы и меньшие, выгоды. В этом отношении было бы антиисторично переносить на греческую колонизацию отличительные свойства колониальной эксплуатации нового времени».[247]
