Термины, уходящие корнями в религиозное прошлое, нравились крестьянам, но не нравились интеллигенции: чтобы изменить общественный строй, лучше полагаться на партии, чем на ненадежное самообладание (в этой связи на ум приходит фраза Оруэлла по поводу гандиевской доктрины: «Мысль о том, что люди способны откликнуться на великодушие, следует серьезно пересмотреть»[239]). Однако, как признал Неру после смерти Ганди, «речи Гандиджи о “Рам радже” принесли революцию в миллионы домов, хотя люди не вполне это осознали». (Точно так же, хотя он редко осуждал систему каст как таковую, разве что под конец жизни, и то с оговорками, вся система, по словам Неру, оказалась подорвана его настойчивыми стараниями улучшить положение неприкасаемых.)
Но сам Ганди, идеализируя свой поселок, прекрасно знал, что за ним пойдут не все. Его мечты были сильнее этой уверенности:
«Только в простоте сельской жизни к нам может прийти представление об истине и ненасилии. Простота заключается в прялке и во всем, что с ней связано. Меня вовсе не пугает то, что мир движется в противоположном направлении. На самом деле, когда ночная бабочка приближается к своей судьбе, она кружит все быстрее и быстрее, пока не сгорает. Возможно, что Индии не удастся избежать кружения ночного мотылька. Мой долг — пытаться до последнего вздоха спасти Индию, а через нее и весь мир от этой участи»[240].
«Простота» — ключевое слово идиллической картинки мира и благоденствия, идеала, заключенного в старом порядке и легендах. Мечта, которую предстояло осуществить весьма практическими методами. Смесь утопии и рассудочности, двойная способность воспламенить воображение и поощрять надежду идеалом, «сделать невероятное возможным» и изменить реальность действием.
Каждый поселок должен стать автономным — «полномочной республикой». Каждый поселок должен быть самодостаточным. Независимым в плане жизненных потребностей, обеспечивающим себя одеждой и пропитанием — хлопком и овощами, — а в остальном должна быть взаимозависимость. Его деятельность будет по возможности организована на основе ассоциаций; в каждом поселке будут своя школа, свой театр, свой дом собраний. Начальное образование будет бесплатным и обязательным; улаживанием споров займется выборный панчаят. И Ганди расписывал свою фантазию: это будет не пирамида, основание которой поддерживает вершину, а «океанский круг, центром которого станет человек, всегда готовый отдать свою жизнь за свой поселок, который всегда будет готов погибнуть за круг поселков, пока всё вместе не превратится в единую жизнь, состоящую из отдельных людей, не агрессивных и не надменных, а смиренных и проникнутых величием океанского круга, неотъемлемой частью которого они являются».
Однако вместо этого совершенного существования Ганди, путешествуя по стране, видел лишь крайнюю нищету, нравственное разложение, пьянство, наркоманию, насилие, отвратительную нечистоту, сезонную безработицу… Он плакал, когда узнал из труда известного бенгальского писателя Р. Ч. Датта «Экономическая история Индии», как процветающее кустарное производство в деревнях было уничтожено Ост-Индской компанией в интересах британской промышленности. Центр тяжести теперь переместился с 700 тысяч поселков, где проживало подавляющее большинство населения, к нескольким большим городам — по мнению Ганди, искусственным нагромождениям, которые жили за счет эксплуатации деревни, паразитам, сосущим их кровь. Города, где властвовал паразитирующий класс (опять это слово) посредников, мечущихся между оккупантом и индийским народом, на самом деле служили распространению иноземного влияния, от которого Индия должна была освободиться, чтобы обрести себя, свое настоящее лицо. Во время «большого процесса» он заявил:
«Никакие софизмы, никакое жонглирование цифрами не может затушевать тот очевидный факт, что во многих деревнях бродят скелеты. Я не сомневаюсь, что Англии и жителям городов придется ответить перед Богом, если он есть, за это преступление против человечества, которому, возможно, нет равных в мировой истории»[241].
Для борьбы с этим злом он собирался предложить, с одной стороны, промышленную децентрализацию и возрождение деревенского пряжения и ткачества, а с другой — возвращение к чарху; эта инициатива, вызвав некоторое воодушевление, в конце концов угасла. Прихоть романтика, мечтающего возродить прошлое? Или «конкретная попытка сократить бедность и улучшить условия жизни в деревне»? И то и другое, а еще третье: «Эта кампания заставила Индию подумать о бедном крестьянине как о человеческом существе… и уяснить себе главную истину: настоящим признаком прогресса и свободы в Индии служит не появление определенного числа миллионеров, а изменение положения и условий жизни крестьянина»[242]. Каковы критерии прогресса: возникновение крупных состояний или отсутствие бедности?
Ганди решил сам поселиться в деревне. Он выбрал Сегаон, основав там ашрам Севаграм[243] рядом с Вардхой, где он жил с 1933 года: 600 жителей, лавка, почта. Он занял шалаш. Тем, кто приходил к нему, приходилось пробираться по щиколотку в грязи, поскольку климат там был нездоровый, и не было ни одного сельчанина, который не болел бы малярией или дизентерией. Кстати, Ганди тоже заболел, но отказался покинуть Сегаон. Вскоре его ученики, вместо того чтобы рассеяться по окрестным деревням, как он надеялся, явились жить рядом с ним. Среди них был профессор Бхансали, который бродил по лесу, голый и босой, питаясь листьями; поляк, обратившийся в гандизм, любитель ремесел; знаток санскрита, болевший проказой, которого Ганди поселил рядом со своей хижиной, чтобы за ним ухаживать; японский монах, который «работал как вол и жил как пустынник»… Пател, соратник Ганди и член конгресса, называл Сегаон «зверинцем», а сам Ганди не без юмора считал его «приютом инвалидов». К покалеченным жизнью присоединились желающие обрести покой или вырасти над собой, найти пристанище на несколько дней или месяцев, явившиеся со всего света. Ланца дель Васто, французский писатель итальянского происхождения, который впоследствии основал общину во Франции, жил в Вардхе, «чтобы научиться быть лучшим христианином»[244]. Там был и доктор Калленбах, старый друг со времен Южной Африки, болевший душой за преследуемых евреев. Со всех сторон света — из США, Японии, Южной Африки, Англии и Ирландии, России, Бирмы и Франции — на тревожном излете десятилетия люди приезжали увидеть Ганди и посоветоваться с ним, расспросить о власти ненасилия, пока мир вновь не погряз в варварстве.
Вокруг Сегаона выросли другие хижины, появились и новые учреждения, имевшие целью возродить жизнь в деревне. Всеиндийская ассоциация сельской промышленности развивала сельское производство, открыла школу для обучения деревенских жителей, издавала свою газету… Не пренебрегали ничем: нужно было поднять на новую высоту разведение коров и образование людей, усердие к труду и режим питания — одну из главных забот Ганди, который всю жизнь ставил опыты на самом себе, бесконечно шлифуя диеты, чтобы добиться наилучшего эффекта с наименьшими затратами. Крестьяне голодали, тому виной, конечно, был недостаток продуктов питания, но еще — как с ошеломлением обнаружил Ганди — и их привычки в этой области. Он немедленно попросил нескольких специалистов изучить местные природные ресурсы и возможности их использования. Сам он как «опытный кулинар» добивался нужной стадии варки, чтобы не лишить пищевой ценности зеленые листья, дававшие крестьянам недостающие витамины…
