Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
Несколько позже произошла еще одна похожая история, действующими лицами которой были Иван Алексеевич Гагарин и Екатерина Семеновна Семенова.
Он был действительным тайным советником, сенатором: она – знаменитой трагической актрисой, дочерью крепостной крестьянки.
Они прожили неразлучно 15 лет, и она родила ему сына и трех дочерей, носивших фамилию Стародубских. Влюбленный князь был готов жениться – но актриса не соглашалась, считая, что это вынудит ее оставить сцену.
И только в 1828 году на одной из отдаленных окраин Москвы, в церкви Тихвинской Божией Матери, что в Лужниках, совершилось их скромное бракосочетание.
«В одном из бенефисов знаменитой трагической актрисы Катерины Семеновны Семеновой вздумалось ей сыграть вместе с оперною актрисой Софьей Васильевной.
Самойловой в известной комедии “Урок дочкам”, соч. И. А. Крылова. В ту пору они были уже матери семейства, в почтенных летах и довольно объемистой полноты. Дедушка Крылов не поленился прийти в театр взглянуть на своих раздобревших дочек. По окончании комедии кто-то спросил его мнения.
– Что ж, – отвечал дедушка Крылов, – они обе, как опытные актрисы, сыграли очень хорошо; только название комедии следовало бы переменить: это был урок не “дочкам”, а “бочкам”».
Большим поклонником театра и актрис был Александр Андреевич Безбородко – канцлер и доверенное лицо Екатерины II. Родился он на Украине в г. Глухове в семье писаря.
Отец надеялся, что его сын станет священником, но способного молодого человека заметил правитель Малороссии Румянцев, который вскоре порекомендовал его императрице.
Примечательно, что вместе с Безбородко был рекомендован и Завадовский, ставший фаворитом императрицы. Неуклюжий и некрасивый Безбородко такой чести не удостоился, зато государыня не могла не оценить его феноменальную память: она упомянула какой-то закон, который Безбородко тут же рассказал наизусть, а когда императрица затребовала книгу, чтобы убедиться, действительно ли указ изложен в точности, то Безбородко назвал и страницу, на которой он напечатан.
Вскоре Екатерина уже не могла обойтись без него. Безбородко умел быстро и четко составить любую деловую бумагу и найти решение самой запутанной ситуации. «Меня вся публика и двор, – хвастаясь, писал он отцу, – видит яко первого ее секретаря».
Его биограф Александр Васильевич Терещенко писал: «Являясь к императрице во французском кафтане, он иногда не замечал осунувшихся чулков и оборванных пряжек на своих башмаках, был прост, несколько неловок и тяжел; в разговорах то весел, то задумчив». В обращении, в особенности в кругу близких, в домашней обстановке был обходителен, не зазнавался своим положением, любил протежировать своих соотечественников с Украины. В его доме на Почтамтской улице постоянно толпились просители, которым он старался помогать, чем заслужил репутацию добряка».
Александр Безбородко. Иоганн Лампи. 1792 г.
Женат Безбородко не был, однако не был и монахом, а, напротив, всю жизнь волочился за актрисами.
Своей любовнице, «первой певице оперы-буфф и второй – серьезной оперы», итальянке Анне Давиа Бернуцци он назначил месячное содержание в 8 тысяч золотых (!) рублей, кроме этого, он еще дарил ей драгоценности. Узнав об этом, Екатерина II выслала прелестницу из России, дав на сборы 24 часа.
Затем он принялся изводить своими домогательствами певицу Лизу Уранову. Но снова не повезло: она была без памяти влюблена в знаменитого актера Н. С. Сандунова и во время какого-то придворного спектакля улучила момент, чтобы рассказать о своем чувстве матушке-императрице и пожаловаться на приставания графа. Та не оставила ее слов без внимания: Лиза вышла замуж за Сандунова, а Безбородко вынужден был утешиться с другой.
Этой другой стала балерина Ольга Дмитриевна Каратыгина. Она даже оставила сцену, некоторое время жила в доме Безбородко и родила ему дочь Наташу, которую он очень любил. Но Александр Андреевич так и не женился на ней. Надоевшую любовницу он выдал замуж за правителя канцелярии, а дочку – за гвардейского полковника, снабдив хорошим приданым.
«Безбородко очень любил свою родину – Малороссию и покровительствовал своим землякам. Приезжая в Петербург, они всегда являлись к канцлеру и находили у него ласковый прием.
Раз один из них, коренной хохол, ожидая в кабинете за креслом Безбородко письма, которое тот писал по его делу к какому-то влиятельному лицу, ловил мух и, неосторожно размахнувшись, вдруг разбил стоявшую на пьедестале дорогую вазу.
– Ну что, поймал? – спросил Безбородко, не переставая писать.»
* * *
«По воцарении императора Павла к Безбородко пришли спросить, можно ли пропустить иностранные газеты, где, между прочими рассуждениями, помещено было выражение: “Проснись, Павел!”
– Пусть пишут, – отвечал Безбородко, – уже так проснулся, что и нам никому спать не дает!»
Нравы русского общества
В жизни петербургских вельмож было две стороны: одна – которую показывали Европе, и другая – своя, частная.
Мемуарист майор артиллерии Данилов рассказывал о своей тетушке, тульской помещице-вдове. Она не знала грамоты, но каждый день, раскрыв книгу, все равно какую, читала наизусть, по памяти, акафист Божией Матери. Она была охотница до щей с бараниной, и когда кушала их, то велела сечь перед собой варившую их кухарку, не потому, что она дурно варила, а так, для возбуждения аппетита.
Князь П. В. Долгорукий приводит рассказ своего деда о том, как тот однажды летом заехал на петербургскую дачу к княгине Голицыной, жене фельдмаршала. «Ах, князь, как я вам рада, – встретила она его, – дождь, гулять нельзя, мужа нет, я умирала от скуки и собиралась для развлечения велеть пороть моих калмыков». Княгиня была урожденная Гагарина, кавалерственная дама, сестра графини Матюшкиной, личного друга императрицы Екатерины II. В ее салоне собирался цвет лучшего общества Петербурга.
И вот в эту среду проникали идеи французского Просвещения, деформируясь и подчас принимая карикатурную форму. Помимо щеголей и светских кокеток, высмеиваемых даже в пьесах Екатерины II, возник новый тип, который впоследствии назовут интеллигенцией. «На Западе, за границей, в нем видели переодетого татарина, а в России на него смотрели, как на случайно родившегося в России француза», – писал Василий Осипович Ключевский.
Он же описал двух помещиков, непохожих, но типичных для екатерининского времени:
«В Пензенской губернии проживал богатый помещик Никита Ермилович Струйский, он был губернатором во Владимире, потом вышел в отставку и поселился в своей пензенской усадьбе. Он был великий стихоплет и свои стихи печатал в собственной типографии, едва ли не лучшей в тогдашней России, на которую тратил огромные суммы; он любил читать знакомым свои произведения. Сам того не замечая, он в увлечении начинал щипать слушателя до синяков. Стихотворения Струйского достопримечательны разве только тем, что бездарностью превосходят даже стихотворения Тредьяковского. Но этот великий любитель муз был еще великий юрист по страсти и завел у себя в деревне юриспруденцию по всем правилам европейской юридической науки. Он сам судил своих мужиков, составлял обвинительные акты, сам произносил за них защитительные речи, но, что всего хуже, вся эта цивилизованная судебная процедура была соединена с древнерусским и варварским следственным средством – пыткой; подвалы в доме Струйского были наполнены орудиями пыток. Струйский был вполне человек екатерининского времени, до того человек этого времени, что не мог пережить его. Когда он получил известие о смерти Екатерины, с ним сделался удар, и он вскоре умер».
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
