Внезапно вызывающее поведение Марии угасло, она бросилась на постель Катарины и бурно разрыдалась.
* * *
Уолси направлял мысли короля к необходимости союза с Францией. По его мнению, он сулил огромные преимущества. Верил, что король к этому почти готов; Генрих рассчитывал на помощь Фердинанда и Максимилиана, что позволило бы ему отвоевать территорию во Франции; он помнил о неудачной кампании Дорсета, ему стало понятно, с какими трудностями ему придется столкнуться, если он попытается завоевать Францию в одиночку.
Уолси все время был рядом, стараясь незаметно, искусно и осторожно направлять эти мысли короля туда, куда ему, Уолси, было нужно.
Размышления о планах французской кампании вызывали у Уолси кошмары. Что если им не удастся поддерживать снабжение? Что если англичане потерпят поражение? Понадобится козел отпущения, и им скорее всего станет он, Уолси, удостоившийся таких похвал во время предыдущей кампании. Нет, Уолси был полон решимости, чтобы в этом году войска во Францию не отправлялись.
Горячо желать союза с Францией заставляло его и еще кое-что.
Из Ватикана до него дошли сведения о том, что святой отец был бы рад союзу между Францией и Англией и верил, что новоиспеченный кардинал все для этого сделает. Было необходимо угодить Папе. Важно, чтобы святой отец и его кардиналы в Ватикане увидели в кардинале Уолси хорошего друга. Об этом вспомнят, когда придет время для созыва следующего конклава.
Поэтому с каждым днем для Генриха все яснее становились преимущества предлагаемого союза, и одним из важнейших его условий был бы брак принцессы Марии с Людовиком XII.
Напрасно Мария бушевала; Генриху было ее жаль, но интересы Англии — выше капризов сестры.
Ему было искренне ее жаль, и его глаза теплились нежностью, когда та бросалась ему на шею, стараясь его уговорить.— Если бы я мог, я бы сделал то, что ты просишь, сестра,— воскликнул он,— но это зависит не от меня.
— Нет, зависит, зависит,— неистово кричала она.— Ты сегодня же мог бы отказаться, и на этом все бы и закончилось.
— Тогда не было бы союза с Францией.
— И кому что за дело до этого союза с французами?
— Нам всем до этого должно быть дело, дорогая сестричка. Это вопрос политики. Мы должны объединиться против этих двух негодяев. Ты не понимаешь, как это важно, потому что ты еще девочка, но это государственный вопрос. Если бы не это, я бы охотно пошел на то, что ты просишь.
— Генрих, подумай — мне выйти замуж за старика!
— Понимаю, дорогая, понимаю. Но так нужно. Это наш общий долг заключать брак на благо своей страны.
— Он старый... старый...
— Он не хуже Карла. Карл мне показался идиотом. Ей-богу, если бы я был девицей, мне было бы все равно, выходить за Людовика или за Карла.
— По крайней мере, Карл молод. Людовик... древний старик.
— Тем лучше. Ты можешь обвести его вокруг своего хорошенького пальчика. Да, от короля Франции ты сможешь добиться всего, сестричка, чего добиваешься от короля Англии.
— Разве я добиваюсь? Когда он не хочет позволить мне одну маленькую вещь?
— Вот эту маленькую вещь я и не могу позволить моей дорогой сестре. Будь хорошей, дорогая. Выйди за этого человека. Он долго не протянет.
Мария отпрянула от него и долго вглядывалась ему в лицо. Генрих увидел, что в глазах у нее зажглась новая надежда.
— Генрих,— медленно проговорила Мария,— если я соглашусь на этот брак, ты выполнишь одну мою просьбу?
— Вот и хорошо, сестренка моя хорошая,— сказал тот.— Перестань капризничать — ведь если об этом дойдет слух до Людовика, ему это не понравится,— и я выполню любое твое желание.
Мария обхватила ладонями лицо брата.
— Поклянись,— сказала она.
— Клянусь,— ответил тот.
Она продолжала, очень медленно и отчетливо произнося слова:
— Я выйду за старика Людовика; но когда он умрет, Ваше Величество обещает мне, что я выйду замуж за кого только пожелаю.
Генрих рассмеялся.
— Обещаю тебе.
Тут Мария обвила руками его шею и с жаром поцеловала в губы.
Генрих был в восторге — она всегда могла его очаровать, и он очень гордился своей хорошенькой сестрой — вся в Тюдоров, как он любил повторять.
При дворе сейчас же заметили, что принцесса Мария примирилась с мыслью о французском браке. Больше не было никаких проявлений дурного настроения, никаких потоков яростных слез.
Она дала вовлечь себя в приготовления, вела себя спокойно и расчетливо, хотя и немного отчужденно, как если бы заглядывала далеко вперед, в будущее.
* * *
Проходило лето. Генрих, как и прежде, был сильно увлечен Бесси, восхищался ею, а их близость не вызывала пресыщения.
Он ненавидит всех испанцев, твердил он себе, и не мог выбросить из головы, что одной из них была и Катарина. Казалось, она потеряла свою привлекательность, и если бы она не была беременной, он стал бы ее ненавидеть после этого еще одного проявления вероломства ее отца.
Большим утешением было видеть, что Мария стала спокойнее и даже проявляла интерес к приготовлениям к свадьбе.
В один из дней в начале осени, когда ему передали, что Карос хочет с ним увидеться, он согласился дать ему аудиенцию, хотя испытывал неприязнь к испанскому послу и избегал с ним встреч с тех пор, как обнаружил, что его во второй раз предал Фердинанд.
Карос был допущен к нему и Генрих встретил его сухо, без теплоты.
— Ваше Величество очень любезны, что принимаете меня. Я добивался этой встречи много дней.
— Я был занят государственными делами, не имеющими отношения к вашему господину,— холодно ответил король.
— Меня очень печалит, что мы не пользуемся расположением Вашего Величества.
— Меня еще более печалит, что я когда-то доверял вашему господину.
Карос огорченно склонил голову.
— Мой господин желает отозвать духовника королевы Фрея Диего Фернандеса.
Генрих чуть было не сказал, что это решает королева, но потом передумал. Последнее время его мучила совесть. Много времени он проводил в обществе Бесси, и после проведенной с ней пылкой ночи чувствовал себя спокойно. В один из таких дней он сказал себе, что Катарина больше была на стороне отца, а не своего супруга, и это было еще одной причиной, почему она поплатилась правом на его верность.
Теперь он спросил себя, почему должен советоваться с Катариной об отзыве ее духовника. Ему не нравился этот человек. В это время ему не нравились любые испанцы.
Вчера ночью Бесси была особенно очаровательной, и следовательно сегодня днем тяжесть его вины была тяжелее.
